Нашумевший сериал Netflix «Оленёнок»: чем драма о преследовании комика сталкеркой отличается от других историй об абьюзе

«Меня преследует женщина», — сообщает мужчина дежурному в участке. «И давно?» — спрашивает полицейский. «Уже больше шести месяцев», — признается герой. Эта сцена открывает нетфликсовский малобюджетный и нераспиаренный сериал Baby Reindeer («Оленёнок»), который после выхода мгновенно стал хитом — только за первые две недели его посмотрели 2,5 млн зрителей.

По сюжету, начинающего шотландского стендап-комика, который приехал покорять Лондон, но никак не может расположить к себе публику и поэтому работает барменом в пабе, начинает преследовать серийная сталкерка. Всё начинается с чашки чая, которую он предлагает расстроенной посетительнице паба, а заканчивается мучительной историей одержимости.

Автор сценария, продюсер и актер, сыгравший главную роль, — один человек, стендап-комик Ричард Гэдд, реальная история которого и легла в основу сериала: за годы преследований он получил 41 071 электронное письмо, 350 часов голосовой почты, 790 постов и сообщений в социальных сетях и 106 страниц писем. Сам сериал вырос из моноспектакля Гэдда, за который он получил одну из самых престижных театральных премий — премию Лоуренса Оливье.

В детальном разборе психологической драмы о сталкинге и сексуализированном насилии Мария Евстигнеева рассказывает, что сделало сериал прорывным и чем он так отличается от других историй об абьюзе.

Безусловно, «Олененок» — это прорыв. Он еще получит и свои награды, и свои скандалы — нет одного без другого. Попробуем разобраться, что сделало его уникальным, и пробежимся по ключевым моментам сериала. Триггер-ворнинг, спойлер-алерт и поехали.

Во-первых, это радикально честно. Не потому, что демонстрируются какие-то мерзкие подробности, нет, а потому, что история показана с двух сторон: и абьюзера, и жертвы. Такая объективность пока еще встречается не так часто, как хотелось бы, но я бы уже осмелилась назвать это трендом ближайших лет. При этом здесь нет ни топорного выхолощенного виктимблейминга‌, ни оголтелого бросания гнилых помидоров‌ в абьюзера. Здесь одновременно испытываешь и сочувствие, и раздражение к каждому. Но сочувствия всё-таки больше.

Начнем с жертвы. Сразу сшибает с ног то, что жертва мужчина, а насильник — женщина, ведь обычно в таких историях всё наоборот. На это можно смотреть с нескольких ракурсов (абстрагируемся пока что от факта, что это автобиографичная история).

С одной стороны, это усиливает комический (черный, да, но всё же комический) эффект. Да, мужчина, который боится женщину, — это смешно, особенно на фоне того, какими страшными для женщин бывают мужчины. С другой, это показывает нам, насколько уязвимым может быть человек, независимо от пола и возраста. Жертвой может стать кто угодно, никто из нас не застрахован. И это всегда страшно. 

Плюс поднимается вопрос о кризисе маскулинности, с которым сталкивается герой: если я жертва насилия, значит ли это, что я недостаточно мужчина? В отличие от историй с насилием в сторону женщины, вопрос гендерной идентичности здесь встает действительно остро, что отмечали благодарные зрители в комментариях к интервью Ричарда Гэдда.

А с третьей, определенная группа критиков может раскрутить следующую аргументацию: а что, если бы Марта была молодая, красивая и (барабанная дробь) худая? И будут в чем-то правы. Мы не знаем. Но мы знаем, что и с молодой, симпатичной и стройной (и даже не одной) у Донни тоже не сложилось (хотя ни одна из них не фанатела от него, как Марта, — потому что фанатизм это нездоровое поведение).

Дело в том, что Донни был повернут на себе. Мы же понимаем, что ненависть к себе, о которой он говорит и которая толкает его на саморазрушение, не позволяя разорвать цикл насилия в его жизни, — это форма нарциссизма, то есть тоже нездоровое поведение. 

Он жаждал не просто любви, любви ему было недостаточно, он хотел поклонения, восхищения, именно поэтому пошел на сцену, ни разу не задумавшись, что он так себе артист. 

Ему комфортнее было быть непонятым и страдающим «непризнанным гением», чем рабочей лошадкой, оттачивающей свои навыки выступление за выступлением. На это нам указывает очень понятная и легко читаемая художественная деталь: он раз за разом выступает в одном и том же костюме с одной и той же программой и реквизитом. А приглядевшись чуть внимательнее, мы понимаем, что и наркотрипы с «продюсером» Дэриеном (его первым абьюзером до Марты) — это лишь метафора: Донни кайфовал не столько от наркотиков, сколько от комплиментов его таланту, которыми Дэриен его кормил, именно на это он «подсел», именно поэтому возвращался к нему, несмотря на насилие. 

Финальной точкой становится то, что его история с Мартой сослужила неплохую службу его карьере, а на каком-то этапе — и его личной жизни. 

Автор (он же сценарист, он же продюсер, он же актер, сыгравший главную роль, — симптоматично, не так ли?) не винит жертву (себя), но он берет на себя часть ответственности за события и открыто признаёт: жертва нуждается в абьюзере так же, как абьюзер нуждается в жертве.

Донни становится зависим от Марты. Скучает по ней и фантазирует о ней, когда ее нет. Он сам себе противен, но он и упивается этим отвращением, чувством, насколько всё это неправильно (и ситуация с Мартой — не единственная, в которой это у него работает). Его шатает от страха до кайфа, от растерянности до одержимости, от жалости до ненависти и обратно, «я ненавижу тебя, только не бросай меня» (да, это про пограничное расстройство личности, но фраза здесь подходит). Он становится одержим ею, не слишком убедительно отмазываясь, что «просто хочет понять, почему она это делала», но мы знаем настоящую причину.

Самая страшная сцена в сериале — в последней серии, когда его бывшая девушка приходит навестить его и видит, что вся его комната завешана материалами и историями о Марте, а сам он с восторгом показывает ей, как рассортировал по папочкам ее голосовые сообщения. Перечитывая ее сообщения, написав таймлайн их «отношений», переслушивая ее голосовые как подкаст, подкаст о себе любимом, прекрасном, любимом, ненавистном, — он наслаждался, чувствуя себя особенным и уникальным, потому что Донни уверен: экстремальные чувства («я без ума от тебя» и «я убью тебя») испытывают только к уникальным людям, а обычные чувства (здоровая комфортная любовь, которую ему готовы дать другие партнеры) — это для обычных людей. Донни не смог получить этого на сцене (так и не смог признаться себе в том, что он плохой комик), Донни получил это от Марты.

В одном из этих «подкастов» он, наконец, услышал историю Марты, причину, по которой она называла его олененком. Милый глазастый олененок был ее любимой мягкой игрушкой, в которой она находила утешение в детстве во время домашних скандалов, и Донни напомнил ей его. Картину дополняет то, что Донни в этот момент заказывает в баре колу и не может за нее заплатить, — ровно так, как это ежедневно делала Марта. Тут мы читаем в глазах Донни вопрос: я погорячился, отправив ее в тюрьму? А точнее: ответственен ли я за старые травмы ближнего своего? Ответ нет, ну конечно нет. Но Донни нарцисс и легко сваливается в вину, потому что у нарцисса весь мир крутится вокруг него, а значит, он виноват и в детских травмах Марты, и в том, что случайно сдетонировал их своими оленьими глазами, и вообще во всем на свете. 

На протяжении всех семи серий Донни и Марта циркулируют по треугольнику Карпмана (жертва-палач-спасатель) практически как по учебнику, не задерживаясь ни в одной из ролей на постоянной основе, и это именно то, как бывает в реальной жизни, — нет стопроцентного злодея и стопроцентной жертвы.

Еще одна чувствительная тема, которую поднимает сериал, — маскулинность. Одна из проблем, с которыми сталкивается герой, заключается в кризисе идентичности: столкнувшись с абьюзом (не единожды), он ощущает себя «менее мужественным» (не в смысле менее смелым, а в смысле менее мужчиной). Принятый в обществе конвенциональный образ мужчины не предполагает его в позиции жертвы, более того, зачастую от мужчины ожидается как раз поведение агрессора. Это попадает, как мы уже говорили, и в комическую, и в драматическую плоскость произведения. И это еще один фактор, делающий его уникальным и крайне актуальным современному социокультурному контексту.

Следующую часть я хотела посвятить Марте, но когда дописала предыдущий абзац, поняла: никакой Марты не было. То есть она была и есть как персонаж, как человек с очевидным психическим расстройством, преследующий главного героя, но по сути вся эта драма происходит в голове Донни в процессе его борьбы с собой в попытке спасти свою жизнь. 

Откуда этот вывод? Из двух моментов: первый — он чуть ли не в первой серии узнаёт, что она серийная сталкерка и уже была осуждена за подобное поведение, и не считает это причиной прекратить с ней общение и заявить на нее; второй: вполне вероятно, что милый плюшевый олененок — это булшит, слезливая приторная конфета, которую Марта как профессиональная сталкерка и манипуляторка придумала, чтобы Донни остался на крючке. И да, другие женщины в жизни Донни не раз упоминают, что он очень любит драму.

Марта, конечно, не Тайлер Дерден, но она — часть героя, они с Донни оба — две стороны одного человека. Человека с неустойчивой самооценкой, который ставит сам себя на золотой пьедестал, как только у него что-то чуть-чуть получилось, и сам же себя равняет с землей и упивается страданием, как только потерпел неудачу.

Еще одно важное признание главного героя состоит в том, что он в конце концов решился сдать Марту полиции, потому что это затронуло его родителей. То есть он отдает себе отчет в том, что стал зависим от Марты и мог бы продолжать так жить. Кстати, родители и вообще близкие главного героя — это еще одно отличие «Олененка» от прочих историй о психологическом насилии, где зачастую близкие неосознанно ставят жертве дополнительные преграды («тебе показалось», «сам виноват» и прочее). Здесь они все очень принимающие и поддерживающие, никто из них не газлайтит Донни и не обесценивает ситуацию, что ярко и безапелляционно демонстрирует нам: проблема именно в нем, и он в курсе.

Во-вторых, в истории всё очень логично и последовательно. Каждый сценарный поворот выверен, и мотивация каждого поступка понятна. В этом помогает закадровый голос рассказчика, что во многих случаях является простым и дешевым приёмом, который зачастую раздражает своей примитивностью: вместо того, чтобы разжевывать и помещать готовые выводы в голову зрителя, лучше бы показали всё это каким-то более художественным образом. По пальцам пары рук можно пересчитать фильмы, в которых рассказчик действительно хорошо «работает». Здесь работает на все сто, потому что это органично характеру главного героя: он постоянно мусолит свой мысленный монолог, рассказывая самому себе удивительную историю о самом себе. Это свойственно и вполне нормальному человеку, и уж тем более артисту, но именно история Донни могла быть рассказана только самим Донни.

Самое сложное в подобных продуктах — тонких, психологических — показать мотивацию вот этих маленьких деталей (почему именно так сказал, зачем напоил чаем, почему продолжал разговор и т. д.), и здесь был один ключевой момент, когда я как зритель просто восторжествовала. На вопрос «почему вы сразу не заявили на нее в полицию?» Донни честно отвечает «не знаю». 

Это очень документально, реалистично и жизненно, потому что за этим «не знаю» стоит целая история на несколько часов, в которой и жалость, и стыд, и удовольствие, и стыд от удовольствия, и удовольствие от стыда, и еще целый спектр чувств. 

При этом у зрителя ни разу не возникает вопроса «а реально, почему?», что говорит о хорошо выстроенной структуре сценария, в нем нет «дыр» — необоснованных решений и не объясненных действий.

При том, что финал истории довольно однозначен и едва ли оптимистичен, в нем все же есть воздух: слабая надежда, что что-то изменится. Я бы не стала громко заявлять, что Донни вернулся к своему первому абьюзеру: фактически да, вернулся, но повторится ли история их отношений? Необязательно. Возможно, то, что Дэриен оценил открытость Донни и наконец предложил ему оплачиваемую работу, — не блеф, а намек на то, что люди могут меняться, и насильник тоже может осознать свои ошибки. Знаем ли мы наверняка, как будут развиваться их отношения и станет ли сам Донни сталкером бармена из последней сцены? Нет. Нужен ли нам второй сезон, чтобы узнать это? Тоже нет.

В-третьих, документальность истории. Обсуждение происходящего со стороны широкой общественности напоминает сразу о нескольких сериях «Черного зеркала»‌ и даже о новом фильме «Герой наших снов»‌. По реакции общественности мы можем увидеть, что, насколько высока наивность общества и его падкость на фейк ньюз, настолько же велико его возбуждение на магические слова «based on a true story». Нельзя сказать, что автобиографичность — это просто маркетинг, но и путать ее с документалистикой не стоит. Именно так и сказал автор сериала Ричард Гэдд: «если бы я хотел, чтобы этих людей нашли, я бы снял документалку», а также попросил зрителей не искать прототипов героев: «не в этом цель сериала».

Тем не менее сериал заявлен как автобиографический. Гэдд даже говорил, что некоторые сообщения и комментарии Марты были взяты из реальной жизни. Путем нехитрого онлайн-расследования поклонники сериала вычислили «реальную Марту» — Фиону Харви. Фиона заявила, что хочет подать в суд на Ричарда Гэдда и Нетфликс, при этом в интервью Пирсу Моргану сказала, что не смотрела сериал, а еще всячески путалась в показаниях (например, сказала, что не знает, где он живет, а потом обронила, что однажды прислала ему письмо на его домашний адрес). Она сказала, что сообщений было не 41 000, а около 10, и вообще, ее там не верно изобразили.

Как хорошо было сказано в одном из комментариев под интервью Фионы, »Let me get this straight. She’s suing a show she hasn’t seen because the character in the show isn’t her» — «Итак, давайте подытожим. Она подает в суд на сериал, который не смотрела, за то, что персонаж сериала не списан с нее». И это прекрасно характеризует абсурдность ситуации.

При том, что абсолютное большинство комментариев на тему сериала в интернете остаются позитивными, поддерживающими и полными благодарности, вопрос «аутинга» остается открытым. Что двигало зрителями, которые деанонили Фиону-«Марту»? Вышла бы Фиона на свет божий, если бы ее не деанонили? Намеренно ли Ричард предварительно не удалил её комментарии, поставив тем самым Фиону под угрозу? Хотел ли он, чтобы о ней узнали? Правильно ли деанонили «Дэриана» (Ричард сказал, что нет, но как можно быть уверенным, ведь возможно, с его реальным прототипом в жизни они все еще близки)?

В хорошем смысле удивительно и то, что хейта в отношении Фионы действительно довольно мало. Да, зрители в комментариях регулярно пишут, что после интервью Фионы Пирсу у них не осталось сомнений, что она — прототип Марты и действительно сталкерила Ричарда. Но эти комментарии обычно имеют форму безоценочной констатации факта или шутки. 

В этом заслуга самого Ричарда: и самим сериалом, и своими интервью он подчеркивает, что сочувствует своей сталкерке и не имеет цели изобразить ее как злодейку. 

Что касается прототипа Дэриена (продюсера-насильника), его пока достоверно не обнаружили, но очевидно, что вопросов к нему у аудитории больше, чем к «Марте»: на страницах Гэдда в соцсетях есть комментарии о том, что как раз личность продюсера должна быть раскрыта, чтобы защитить потенциальных жертв.

Еще один вопрос состоит в юридическом контексте определения такого понятия, как «true story». Один из авторов после интервью Фионы Харви Пирсу Моргану рассуждает: «Если предположить, что Харви действительно Марта, то Ричард Гэдд, Clerkenwell Films и Netflix сильно преувеличили эту историю, выдав ее за правду, что делает их всех крайне уязвимыми для всех видов судебных исков. Или Фиона Харви сделала все то, в чем ее обвиняют, а это означает, что огромная часть средств массовой информации радостно выставляет напоказ психически больную женщину ради кликов. Как бы то ни было, наблюдать за этим чрезвычайно неприятно».

Так или иначе, новая этика начинает предлагать и новое переосмысление привычных терминов: раньше «основано на реальных событиях» было лишь вишенкой на торте, дополнительной «перчинкой», усиливающей впечатление от фильма. Сегодня это уже становится вопросом репутации реальных людей, и приходится разъяснять, что было в действительности, а что было художественным преувеличением. Хотя повторюсь, раньше таких вопросов не возникало: все как-то интуитивно понимали, что художественный фильм, основанный на реальных событиях, — все равно художественное произведение, и там точно есть часть авторской выдумки. Говорит ли это об упрощении и «конкретизации» (в смысле движения в сторону конкретных операций, по Пиаже) массового сознания? Не хотелось бы, но такие мысли невольно приходят.

Вся история за пределами сериала становится некоей метареальностью, где мы уже не видим границы между реальностью и выдумкой. С одной стороны, сериалы действительно настолько интегрировались в нашу жизнь, что мы смотрим на них куда более серьезно, чем раньше, сериалы — новая литература. С другой, главный-то урок сериала, получается, не выучен: что Ричард, что Фиона после выхода сериала сталкиваются с повышенным вниманием публики, и люди буквально «ночуют у меня в саду» (говорил Ричард). В этом и заключается постирония: сериал показал людям, как страшен сталкеринг, а они стали сталкерить прототипов его героев. То есть общество оказалось не готово к подобной откровенности. Но спасибо, что хотя бы благодарят и сочувствуют в комментариях.

И еще пара вопросов напоследок. Продолжение шоу в реальной жизни в реальном времени — это непредвиденное последствие или так задумано? А, учитывая моду на громкие публичные судебные процессы, узрим ли мы реалити-шоу под названием «Фиона против Нетфликс», и нужно ли это?