Вера Мусаелян, солистка и автор песен группы «АлоэВера», в своих текстах описывает только реальные истории из своей жизни. Каково это – делиться личным со всем миром, и с какими проблемами можно столкнуться, когда пишешь песни о реальных людях? Обо всем этом Вера рассказала в интервью.
— Какие песни из альбома ты считаешь самыми откровенными и личными?
Все. Ни в этом, ни в предыдущем альбомах нет ни одной песни, которая была бы написана не по горячим следам каких-то личных историй. В этих песнях разные эмоции: где-то это вдохновение, где-то отчаяние, где-то смех и так далее. Но это всё равно честность.
— Ты всегда боролась против стереотипов, запретов, стыда, если я всё правильно понимаю. Была ли ты сама когда-либо стеснительной или ты в какой-то момент это в себе поборола?
Я думаю, что все лезут на сцену только потому, что у них самих очень большие проблемы с собой, и они не могут найти другого места, где эти проблемы решать. Большинство людей, которые идут лечить от рака или придумывают что-то прекрасное – это люди, которые пытаются решить свою проблему. Ты прекрасно понимаешь, что, как дочь армянина и азербайджанки, воспитывали меня несколько иначе. Не готовили меня к тому, что я буду говорить то, что я сейчас говорю на той сцене, на которой я сейчас нахожусь.
— А ты можешь вспомнить, что ты почувствовала, когда впервые стала открывать свои личные истории, мысли и чувства большой аудитории?
Ты знаешь, любой артист, большой или маленький, плохой или хороший, когда он выходит на сцену, то оставляет себя там полностью. И когда-то это могли быть даже какие-то болезненные ощущения, когда ты не получаешь от публики то, чего ты хочешь. Тебе кажется, что ты был слишком откровенен, а тебя не так поняли. Но в определённый момент ты начинаешь получать удовольствие от всего, что происходит, потому что ты не только даёшь, ты видишь обратную реакцию. Люди перед тобой точно так же открываются. Наверное, на самых первых концертах – да, ты действительно абсолютно голый выходишь на сцену. Ты ещё не знаешь, как быть артистом, и при этом оставаться честным артистом. Ты ещё не знаешь, как работать с публикой, поэтому ты выходишь к ним как на расстрел, а они к тебе очень суровы. Публика вообще всегда очень сурова до того момента, пока тебя не полюбит. Поэтому, наверное, тогда ты действительно наизнанку себя выворачиваешь, блюёшь всем, что в тебе есть, всеми своими мыслями и чувствами, а потом очень тяжело идти домой после этого. И ты не можешь себе объяснить, почему ты опять хочешь на эту сцену.
— Ты говорила, что всё, о чём ты пишешь – это твой реальный опыт. Ты всё это проживала. Не думаешь ли ты, что твой опыт исчерпаем? Если даже говорить об отношениях. Возможно, в какой-то момент наступит период стабильности?
Ты сейчас предполагаешь, что я хочу писать об одном и том же. Моя жизнь, она, наверное, перестанет быть интересной и насыщенной событиями, когда моя жизнь закончится. И это ещё один из стереотипов российской действительности, что, когда тебе наступает 30 лет (ну ладно, может быть, сейчас мы немного продлили это срок), жизнь становится скучна и неинтересна. Но на самом деле это не так. Человечеству тысячи лет. И за это время ничего не изменилось, людям всё так же интересны отношения: в 15 лет, в 20, в 30, в 40, в 60. Они меняются, меняются твои взгляды. Но вообще-то нет ничего важнее, чем отношения между людьми. Я выбрала для себя эту тему, и на самом деле её можно распахивать всю жизнь. Правда я не уверена, что мне это будет интересно всю жизнь. Поэтому это какие-то безосновательные опасения человека, которому кажется, что он может писать только о том, как ему было хорошо с наркотиками или плохо без наркотиков, понимаешь. Мир – он огромен. Мир – он интересен. Если завтра мне больше будет неинтересно выражать свои эмоции в песнях, я найду чем ещё заняться. И я буду так же счастлива и плодотворна в том, что я делаю. Нет никакой идеи фикс – делать это только в музыке. Просто на данный момент мне и моей команде интересно только это. Ничего больше не хочу. Хочу петь и танцевать.
— Есть ли вообще какие-то темы, которые ты не хотела бы затрагивать в своих текстах?
У меня такого нет. Другое дело, что иногда бывает, что твои слова касаются уже не только тебя. И вот тут вопрос. С собой-то я могу делать всё, что угодно. Я могу себя открывать и терзать, как я хочу. А давал ли мне право другой человек так говорить о нём? Либо бывает, что то, что ты пишешь, расстраивает, обижает, ранит другого человека. И вот тут вот уже действительно идёт такой вопрос, насколько ты готов. Были тексты, когда я задавала вопрос человеку, можно ли я это напишу, можно ли я так скажу. Бывает, что ты сам думаешь, стоит ли писать ту или иную строчку. Но, наверное, честность, она заключается в том, что ты всегда выбираешь, что стоит.
— То есть дело не в теме, а уже в человеке, в истории?
Конечно, да. Если тем более это все личные истории, ты же понимаешь, что тот, кто читает... На примере моей мамы, которой всегда было достаточно больно слышать, что там происходит с её дочерью. Ты всегда выбираешь между спокойствием мамы и тем, что ты хочешь писать. И ты выбираешь то, что ты хочешь писать. И, наверное, такой выбор, он встаёт и дальше между друзьями, между любимыми и так далее.
— Мне вот всегда было интересно, как реагировали на то, что ты пишешь, герои твоих песен?
Герои всегда в полнейшем восторге, когда они становятся героями. Человек всегда хочет стать героем в этой жизни. А тут ему дают такую прекрасную возможность. Поэтому всегда сначала удивление, недоумение и шок: «Неужели про меня?». Потом начинается уже такое: «Пиши про меня». Потом: «Ты и про это написала?». Затем человек начинает уже бояться сказать лишнее слово, потому что оно может появиться в текстах. Но после этого он очень ревностно начинает выслеживать: «А это про кого?», «А я так не говорил!», «А кто это?», «А что...». То есть это какая-то другая интересная история, когда люди смотрят на себя уже как на образы, и я с этими образами могу делать то, что я хочу. Это, наверное, интересно было бы спросить их, что они чувствуют. Но поскольку ты никогда не узнаешь, что это за люди, ты не сможешь у них спросить.
— В мае 2017 ты проводила очень нетипичные для тебя театральные акустические концерты-представления. После ты написала, что вряд ли будешь повторять этот формат. Почему?
Я говорила, что я больше никогда этого делать не буду, и вот, теперь мы снова проводим тур с этим акустическим спектаклем. Спустя год. Да, это не просто концерт. Это такой акустический спектакль-не спектакль, но и концерт-не концерт. У нас есть большое количество лиричных песен, которые надо слушать и понимать, их совершенно невозможно петь на танцевальных концертах. Каждая песня – это как маленькая история, маленький театр. Такие перепады ты даже сам эмоционально не сможешь сделать. Нельзя только что скакать про самокат («Самокат» – песня из альбома «Легче» (2014) – прим. ред.) и вдруг задвигать такую тему, которая тебя внутри всего выжимает. Люди их просили, люди их очень ждали.
Помимо этого, у меня появилось много стихов, которые не могут быть песнями, это полноценные и достаточно большие стихи. У меня в голове появилась история, и не только в голове... Было принято решение сделать акустический концерт-спектакль «Про мужей и капитанов». Во-первых, это другая музыка, контрабас, другие аранжировки. Это целая история со своим сюжетом от начала и до конца. То есть мы такого формата никогда не делали.
— Но тебе такой формат интересен?
Это очень интересно, где-то между музыкой и театром. Именно поэтому я год назад сказала, что больше никогда. Если сцена – это уже место, где мне удобно, это мой аквариум, что хочу, то и делаю, то тут я замахнулась немного на другой ракурс. Это уже театральное представление. И там я себя чувствую, конечно, как в первый раз. Там я чувствую себя неловко, я не знаю, что делать, это какой-то новый страх и, конечно, это очень сильные эмоциональные затраты. Поэтому казалось, что нет-нет, больше никогда. Но, как ни странно, мы дали сотни концертов с танцами и всего два концерта с этой акустикой. И до сих пор мне пишут о том, что это было одно из лучших событий-впечатлений, поэтому мы решили это повторить.
— Ну а сама ты что ощущала, когда это всё происходило?
Конечно, мне этого хотелось, иначе я бы всего этого не делала. Это восторг, когда вдруг оживает то, что ты задумал. Это тоже абсолютно реальная история. Когда я смотрела в глаза людей, которые сидят в зале, я понимала, что для них это точно такая же реальная история. И в этом-то и есть интерес, понимаешь. Творчество – это когда ты можешь полностью синхронизировать его со своим личным опытом, но при этом там находятся такие способы выражения, о которых ты раньше не знал. Но ты слушаешь про себя. Это ты слушаешь песни про секс, это не я про это пишу. И, возможно, пройдёт несколько лет, и ты послушаешь и скажешь: «Хмм, а это вообще о другом». И никто никогда тебе не скажет, о чём была эта песня. И это правильно. И с акустикой, с этим концертом это ещё глубже, ещё дальше. Когда я говорю какие-то слова и вижу слёзы на глазах людей, которых я помню и знаю, я вижу, что им больно и тяжело. Но от творчества иногда бывает больно и тяжело. Это лучше слёзы, чем слёзы на войне, но эмоции нужны. И тебе хочется в этот момент сказать: «Чувак, всё в порядке, всё пройдёт». Я понимаю, почему у него слёзы. Когда я это вижу, что это происходит на определённой фразе – это значит, что вот его история. Вот, что у него случилось. У него жена ушла, она его оставила, а он любит её больше, чем всё на свете, он не знает, как жить дальше. И в этот момент тебе так хочется этого человека просто обнять и сказать: «Чувак, всё будет нормально». Это проходил каждый здесь сидящий. Но ты просто продолжаешь свою историю и знаешь, что сейчас он придёт в себя. Это какая-то совместная история, которая не повторится. Даже если мы повторим это концерт, это будет уже какая-то другая история.
— Ты наверняка слышала цитату Лили Брик о Маяковском: «Страдать Володе полезно, он помучается и напишет хорошие стихи». Ты с ней согласна вообще?
Лиля Брик — редкостная сука. Но Маяковский, наверное, для чего-то выбрал себе это. Поэтому не мне в принципе как-то ввязываться в эти их взаимоотношения. Наверное, для Маяковского нужно было страдать. Возможно, он боялся, что иначе он не сможет. Но никогда не узнаешь, если ты не являешься Маяковским.
— А в твоей жизни такого не было, чтоб ты как-то себя поднакручивала, доводила до эмоционального пика, чтобы что-то написать?
Конечно, наверное, любой человек, который творит, скажет, что сильные, разрушающие тебя эмоции очень плодотворно влияют на творчество. На этом легче всего. Именно поэтому подростки начинают что-либо делать: писать, играть и рисовать. Это какая-то сильная эмоция, которую ты не можешь держать в себе, и тебе нужно её выплеснуть. А когда разрушающей эмоции нет, то нет и никакой необходимости сейчас брать лист, бумагу или краски и идти рисовать, потому что «лучше поем». Но когда твоё мышление немножечко меняется, ты понимаешь, что поесть-то не лучше. Ты понимаешь, что самое прекрасное, что было с тобой – это когда ты мог реализовать то, что ты видишь или слышишь. То есть ты начинаешь искать эти поводы писать. Ты пишешь не потому что тебя разрывает, ты начинаешь быть внимательным к этому миру, искать эти слова и фразы, читать, смотреть. Ты начинаешь хотеть писать. Возникает уже другая эмоция. Поэтому, наверное, это просто первая ступень: мне плохо, я не знаю, что с этим сделать. Кто-то идёт, берёт пистолет и расстреливает своих одноклассников, что тоже можно понять, потому что мы можем вспомнить, как было в школе. Его не научили, что можно брать краски, брать инструмент и въебать рока так, чтобы у тебя отпустило. Кто-то делает это, а кто-то идёт дальше, потому что понимает, что самое лучшее состояние счастья, которое он испытывал — это когда он что-то творил. И неважно, он из берёзы вырезал или музыку делал.
— Ты сама давно пишешь стихи?
То, что можно назвать просто какими-то срифмованными вещами ещё с возраста 5-6 лет. Речь естественно не о стихах. А потом, ну как обычно, у тебя переходный возраст, тебя никто не понимает, ты одинок и несчастен. Что ещё делать? Только писать стихи. Только кто-то перестаёт, а кто-то продолжает.
— Менялась ли их тематика с того времени?
Когда мне говорят «тематика стихов» – я не понимаю. Ты пишешь только о том, что тебя волнует. Ты сама знаешь, что в поэзии есть тема поэта, любовная лирика, пейзажная лирика и гражданская. И мы, значит, выбираем из этих тем. И естественно всем девочкам нравится любовная лирика, она понятна, это то, что ты переживал. Тема поэта и поэзии тебе вообще… Ну то есть, что он там рефлексирует – это его проблемы. Про деревню мы вообще не говорим – это никому из нас не интересно. И вот ещё гражданская. До гражданской ты очень долго доходишь. Потом тебе начинает быть интересно что-то про революцию. Поэтому я думаю, что все эти этапы, они так или иначе проходятся и нами в том числе. Так меняется и тематика песен, и ирония в этих песнях. Просто всему своё время.
— Но даже если говорить о гражданской, ты вроде как никогда не пыталась что-то такое писать.
Понимаешь, в чём дело, мне не кажется, что в творчестве, особенно в музыке, надо текстом говорить: «А давайте-ка сделаем так, чтобы власть была сменной», «А давайте-ка за честные выборы». Ты понимаешь, что это уже не про творчество, это называется пропаганда. Это значит, что я крайне недооцениваю людей, с которыми я нахожусь. У меня есть свои мысли по этому поводу. Мне кажется, что всё начинается со свободной личности. С личности, которая занимается тем, чем она хочет заниматься. С личности, которой интересно проживать каждый этот день, которая чувствует важность себя, важность своих интересов и при этом уважает интересы других людей. Мне кажется, что ровная брусчатка, сменная власть, хорошее отношение к людям и удобные города начинаются с этого.
— То есть ты хочешь своим примером показывать?
Я не хочу ничего показывать. Просто я – тот человек, который однажды понял, что, если он пойдёт в экономический, потому что говорят, что так нужно – он умрёт. И это было лучшее решение в моей жизни. В моей жизни было два лучших решения: уйти из экономического университета и бросить работу. И я благодарна своей семье и вообще всем за то, что они смогли не скрутить меня в бараний рог, а дать возможность это делать. Поэтому я понимаю, что песни-то пою про глупости всякие – про мальчиков, от которых пахнет морем («Морем» – песня из альбома «Как боги» (2016) – прим. ред.). Но глупостям тоже должно быть место. Чтобы вечером люди пришли и почувствовали лёгкость и жажду жизни, а после этого пошли с радостью заниматься своими делами.
