Японский национальный характер для европейца выступает своеобразным «черным ящиком» — мы решительно не понимаем, как эти люди думают, почему у них такая странная культура и как устроено их общество. Для того, чтобы разобраться, что движет чувствами и поступками японцев, надо посмотреть на базовый уровень общественного взаимодействия — на то, как японцы общаются со своими близкими: детьми, родителями, мужьями, женами и сексуальными партнерами. В этой статье пойдет речь об Амаэ — уникальном японском феномене, социальном механизме, который позволяет выстраивать отношения на основе близости и зависимости одновременно.
Японцам живется совсем не просто. После экономического кризиса 90-х японские предприятия стали заключать меньше долгосрочных договоров с сотрудниками. Вероятность быть уволенным возросла, ослабела связь между образованием и трудоустройством. В японском обществе возникла обширная социальная группа NEET (Not in Education, Employment or Training), состоящая из молодежи без занятости и трудовых навыков. Потрясения затронули и сферу семейной жизни: доля людей, живущих в одиночестве и без постоянных контактов с родственниками, достигла почти трети японского общества (29,5%). Наконец, в середине нулевых Япония достигла пика уровня самоубийств (30 тыс. в год). Одновременно с этим было зафиксировано увеличение динамики психических расстройств (с 1 млн. 900 тыс. обращений к врачам в 1996 г. до 2 млн. 700 тыс. в 2005 г.).
В современном японском обществе уровень стресса действительно высок, из-за чего японцам приходится разрабатывать собственные механизмы психологического расслабления. Один из самых важных таких механизмов называется амаэ. Он одновременно основан на отношениях близости и зависимости и помогает японцам создавать комфортную, свободную от напряжения среду. Перевести этот термин на русский невозможно. Поэтому, чтобы понять что такое амаэ, рассмотрим, как этот механизм возникает в жизни отдельного японца и как проявляется во взрослой жизни.
Основа основ: отношения матери и ребенка
Приобщение японца к амаэ начинается в детском возрасте, через отношения матери и ребенка. Исследование американского социолога Ротбаума, посвященное проблемам ранней японской социализации, показало, что японские матери, в сравнении с американскими, поддерживают крайне тесные контакты со своими детьми. Как отмечает Ротбаум: «Японские матери пытаются удовлетворить возможные потребности детей ещё до того, как те будут высказаны, размывая этим четкую границу между своей личностью и личностью ребенка». Например, с точки зрения лингвистики, речь американских матерей направлена на то, чтобы выстроить языковую связь детей с внешним миром, в то время как японские матери используют речь, чтобы сформировать отношения с ребенком.
Работа Ферналд и Морикава, посвященная взаимодействию японских и американских матерей с детьми в возрасте от 6 до 18 месяцев, показала, что американские матери (40%) намного реже японских (76%) используют детские аналоги слов для обозначения понятий (к примеру, doggy вместо dog и ванван вместо ину для обозначения собаки). Ономатопоэтические выражения (вроде ванван, симулирующее лай собаки) занимают больше половины (52%) лексикона японских матерей во взаимоотношении с детьми, а американские матери практически не пользуются ими. Более того, японские матери чаще американских прибегают к бессмысленным звукам, не несущим понятийной нагрузки, для обозначения объектов.
По мнению Ротбаума, информативность речи американских матерей подготавливает ребенка к тому, что он станет автономными индивидом, способным к осмысленному самовыражению и познанию мира за пределами материнского пространства. В противоположность этому, детская и менее информативная модель разговора японских матерей подчеркивает, что ребенок в меньшей степени рассматривается как участник будущего взаимодействия с другими людьми. В результате, японские дети на самой ранней ступени развития обладают уникальной манерой выражения, составленной матерью и в меньшей степени подходящей для контактов с посторонними. Зависимость от матери усиливается, а внедрение ребенка в более широкие круги общения откладывается на какое-то время.
Что касается физической близости между родителем и ребенком, то и японские, и американские матери стараются всячески подчеркивать свое присутствие через объятия, поцелуи, прикосновения и прочие проявления ласки. Однако продолжительность и периодичность этих контактов тоже разная. Если японские матери пытаются сохранять физический контакт на постоянной основе, перенося детей с помощью «кенгурятников», то американские матери используют более «удаленные» приспособления, подобные коляскам. Японские матери хотят касаться своих детей даже во сне, укладывая их спать не в отдельной кроватке, а в свою постель, благодаря чему японские дети на физическом уровне практически непрерывно ощущают себя частью чего-то, превышающего их телесные границы.
Подобное единение провоцирует и обратный эффект: японские дети с раннего возраста начинают впадать в зависимость от присутствия своих родителей. Исследование Удзиэ и Миякэ, посвященное вопросам детской автономии, показало, что японские дети переживают отрыв от матерей намного болезненнее американских. В их эксперименте 77% японских детей начали плакать, как только мать выходила за дверь, оставляя их одних в комнате. Среди американских детей этот показатель оказался меньше 45%. При этом 62% американских детей попытались исследовать комнату, чтобы найти своих матерей, тогда как лишь 28% японских начинали поиски, а 51% из них были настолько подавлены, что не пробовали даже осмотреть комнату. В итоге не только японские матери испытывают потребность постоянного взаимодействия со своими детьми, но и сами дети впадают в состояние острого эмоционального расстройства, лишившись прямого контакта с матерями.
Уже на первом этапе социализации японцы получают через контакт с матерью опыт тесного вербального и физического взаимодействия. Прекращение этого контакта, как показала работа Удзиэ и Миякэ, приводит к мощному стрессу, в результате чего эти люди испытывают сильную зависимость от присутствия близкого человека в их личном окружении.
В результате, острое желание иметь рядом близкого человека и быть зависимым от него закладывает основы амаэ, перенося этот феномен на взрослую жизнь. Как отмечает японский социолог Морита, зарождаясь во взаимоотношениях между матерью и ребенком, амаэ впоследствии может распространиться на все сферы общественной жизни, включая отношения между сотрудниками компании, близкими друзьями, супругами и любовниками.
Амаэ в романтических отношениях
Именно во взаимоотношениях между двумя возлюбленными амаэ ярче всего проявляется как механизм снятия стресса. Исследование Фаррерапоказало, что в романтических отношениях японцы больше всего ценят не обязательства в верности и не сексуальность, а чувство душевной близости. Это предпочтение основано на реалиях японской культуры: в ней считается неприемлемой чрезмерная зависимость от людей из внешнего круга общения, а также демонстрация им неприятной стороны характера. Вместе с этим, территория личного пространства в современном японском обществе продолжает сужаться — это проявляется, например, в разрушении института семьи, деградация которого стала одной из причин возникновения стресса у японской молодежи. Поэтому для многих японцев базовым источником близости и психического расслабления становятся романтические отношения.
Амаэ обеспечивает отношениям момент эмоционального единения. Согласно опросам, проведенных Фаррером, чувство зависимости от партнера и близости к нему, заложенное в амаэ, позволяет воспринимать его как члена семьи. Другими словами, посредством амаэ японцы получают возможность возродить утраченные, ответственные за снятие стресса функции института семьи, перенеся их в новую социальную оболочку. Принимая своего партнера в качестве воображаемого члена семьи, индивид позволяет себе раскрыть при нем уязвимую и закрытую от других часть своей личности.
Другая сторона амаэ — это не раскрытие собственной личности, а принятие противоречивой личности партнера. Это свойство раскрывается в значении глагола амаякасу, производного от амаэ: «нежить», «баловать». В ситуации амаэ индивид способен вести себя как «испорченный ребенок», избалованный и эгоистичный, рассчитывая, что партнер простит ему это поведение. Тогда партнер воспринимается уже не просто как член семьи, а как более взрослый и заботливый родственник, что может быть своеобразным воспроизводством отношений матери и ребенка уже на более поздней ступени социализации.
Благодаря подобной «материнской» близости к партнеру, амаэ позволяет индивиду на время отказаться от постоянной заботы о публичном имидже и, заручившись позволением партнера, сконцентрироваться на удовлетворении собственных потребностей, не опасаясь осуждения за свое по-детски эгоистичное поведение.
Зависимость и контроль в Амаэ
Хотя амаэ основано на чувстве зависимости от партнера, оно может порождать и обратный эффект. Это проявляется через контроль действий партнера и получение удовольствия от возможности такого контроля. Как указывает Кумагай, когда индивид уверен в том, что его эгоистичные, «детские» поступки не будут осуждены партнером, амаэ может расшириться из зависимости от партнера к попытке доминирования над его поведением. Чувствуя, что партнёр полностью от него зависит, индивид способен навязывать ему свои желания, даже если их осуществление затруднительно.
К примеру, устав на работе, жена может позвонить мужу и попросить отвезти ее домой, даже если обычно она пользуется поездом, и мужу будет неудобно добираться до неё на машине. При этом жена осознает, что это эгоистично, но все равно обращается за помощью, исходя из двух факторов: того, что муж ее любит и, что не менее важно, что он понимает, насколько она зависит от него. Эта модель поведения вновь воспроизводит отношения между матерью и ребенком, где мать, чувствуя, что ребенок нуждается в ней, старается быть максимально отзывчивой к его желаниям.
К тому же, исследование Маршаллпоказало, что амаэ обладает двусторонним эффектом: не только те, кто высказывал просьбы, но и те, кто осуществлял их, обретают удовольствие от происходящего и избавляются от стресса. Получение подчеркнуто неудобных просьб воспринимается как признак близости отношений, ведь такое желание не могло быть высказано в другой ситуации. Муж готов прийти на помощь жене, потому что верит в то, что он — единственный, к кому она может обратиться с подобной просьбой и, следовательно, ее самый близкий человек.
Безусловно, попытки доминирования должны иметь свою границу. Чрезмерное давление на партнера и излишние капризы могут сгенерировать чувство излишней тяжести в отношениях. Но если баланс между зависимостью и манипуляциями соблюден, то подобное поведение рассматривается не как ноша, а как проявление любви, и оба партнера обретают более сильное чувство близости, удовлетворения и взаимной уверенности — и это делает амаэ в высшей степени эффективным средством противостояния социальному напряжению.
Иллюстрации: Виктория Шибаева
