16 марта в Бостоне умер философ, математик, поэт, один из зачинателей правозащитного движения Александр Сергеевич Есенин-Вольпин. Александра Свиридова прислала нам фильм, снятый ею 23 года назад. Работа над ним в итоге изменила ее судьбу. В кадре нет главного героя: фильм снимался в Москве, Есенин-Вольпин жил и преподавал в Бостоне. Теперь не живет и там.
В августе 1991-го в Москве, когда завершился Путч — с большой буквы, как имя собственное, — и танки покинули город, родилось телевидение России. Якобы парламенту России зарубежные товарищи подарили несколько камер и полный набор оборудования, дабы на случай следующего путча была внутри парламента студия, откуда осажденные могли бы дать знать миру, что с ними происходит. По легенде, на базе этого оборудования и решено было создать новую студию.
В ноябре у меня на пороге появились коллеги. Имена опускаю, т. к. никто никому давно не коллега. Сказали, что руководство нового — Российского — ТВ созывает людей и планирует делать программу «Совершенно секретно» — отдает час эфира в неделю Артему Боровику, который значился в замах у Юлиана Семенова в газете «Совершенно Секретно», а на самом деле был у руля, так как Ю. Семенов хворал… Этот час следовало заполнять материалами со страниц газеты, где служил отряд хороших журналистов. Им нужен был сценарист, способный плоский газетный сюжет сделать пригодным для двухмерного экранного изображения. Я отказалась, не задумываясь: не хотела, чтобы мое имя стояло рядом с именем А. Боровика. Я не была знакома с Артемом, но мне было достаточно «творчества» его отца.
Январь 1992-го озадачил — команда Егора Гайдара отпустила цены на товары, которых не было. Сын помешивал пустой куриный бульон из кубиков, которые принесли зарубежные корреспонденты, и искал в нем курицу. Я присматривала работу. Единственное, что нашла приемлемого — уборщицей в метро «Речной вокзал», подле дома. Каждый день, поднимаясь по эскалатору, я читала объявление, в котором менялась цифра — обещанная зарплата увеличивалась по мере того, как никто не откликался на предложение…
В конце января мне снова позвонили со студии с тем же предложением и сказали, что ребенка скоро будет не прокормить, т. к. продукты появятся, но по цене, на которую гонораров не хватит. Отдельно заметили, что А. Боровик в процесс создания передачи обещал не вмешиваться. Он будет только в эфире рекламировать очередной выпуск бумажной газеты. Я спросила, какую предлагают зарплату. Мне назвали сумму ниже той, что предлагалась уборщице, и я снова сказала «нет». Добавила, что лучше пойду в метро мыть полы. Девятилетнему сыну нравилась моющая машина, которую нужно было катить по мраморному полу, чтобы она щеточками смывала грязь…
Еще через день-другой мне предложили сумму повыше той, что в метро, и я согласилась. На студию прошла бочком, посмотрела на сотрудников, которых было двое — строгая деловитая директор программы Екатерина Шахназарян и ассистент. Директор сразу сказала, что знает мой фильм о Варламе Шаламове и что отец ее выжил на Колыме «в гаранинские расстрелы». Сигнал «свой-чужой», как принято у пилотов в нейтральных воздушных водах, был подан. Я попыталась понять, чем и как буду заниматься. Коллеги, пригласившие меня, сделали одну программу и отбыли из Москвы по семейным делам на неопределенное время, оставив меня одну. Я принялась снимать и монтировать. А когда они вернулись, несколько передач, сделанных мною, уже вышли в эфир и снискали высокую оценку. Работать вместе — нераздельно и неслиянно — один эфир мой, а другой — их, они не согласились: не хотелось конкурировать. Плюс — мы познакомились с Артемом и обсудили смущавшие меня детали: высшую школу КГБ, которую он никогда не заканчивал, и ряд других легенд. Решили работать, пока это будет возможно. Никаких конфликтов, никаких претензий, — сказала я. Я снимаю, он смотрит, и когда ему не понравится, он говорит, а я тут же встаю и ухожу. Мы были разными людьми, с разным опытом, а главное — мы были обитателями разных сфер бытия. Так я и назвала ему наше партнерство, — как содружество рыбы и птицы: птица, глядя на рыбу, не понимает, как можно жить без воздуха, а рыба, глядя на птицу, не понимает, как та живет без воды…
Опускаю детали, оставив главное: мы ни разу не конфликтовали, не выражали недовольства друг другом, не чинили препятствий друг другу. И когда мирное сосуществование закончилось весной 1993-го, мы расстались. Ничего кроме благодарности и вины я не испытываю по отношению к Артему. Он дал мне многое сделать, и погиб потому, что делал то, что он делал…
Так случилось, что мы оба знали стиль телевидения Америки. И приняли за основу модель знаменитой программы «60 минут», что делилась на отрезки, каждый из которых посвящен новой теме. Нашу часовую программу мы дробили на три-четыре сюжета, объединяя чем-то условным, но непременно «совершенно секретным». Признание зрителей, критиков и рост тиража газеты показал, что мы избрали верную форму.
Дважды я нарушила договор и формат — вместо дробного сделала один монолитный сюжет — об архиве Бориса Пастернака и о жизни Александра Есенина. В первом случае Артем согласился, во втором — возразил. В первый эфир мы выдали Владимира Буковского. Он впервые без конвоя переступил порог знаменитой психушки на Арбате, где держали инакомыслящих. Директор Института имени Сербского с трудом впустила нас с камерой в архив, где с полки сняли историю болезни и под грифом «секретно» показали тайный диагноз Буковского, которому явно ставили вялотекущую шизофрению, — «нормальный человек».
От него я услышала об Александре Сергеевиче Есенине-Вольпине, который тоже томился в советских психушках с еще более невероятным диагнозом: «называет себя сыном Есенина». Алек Есенин действительно был сыном Сергея Есенина. Буковский намеревался навестить маму Алека, и я просила порекомендовать меня ей. Передача моя о Буковском вызвала добрые чувства, и я была принята друзьями Алека.
Заявлять съемку сюжета о Есенине я не стала: ее могли и не утвердить. Решила набирать материал скрытно, а потому фильм об Алеке Есенине-Вольпине снимала урывками — заезжая с одной — легальной — съемки на другую на минутку.
Так собрались вместе рассказы мамы, Надежды Вольпин, воспоминания первой жены — Виктории Вольпин. Немного психушки — с добрым другом Алека, — был такой математик Юлий Полюсук. Немного Москвы. Старую песню Окуджавы сам Окуджава искал и нашел почему-то только у Лены Камбуровой, — «Извозчик стоит, Александр Сергеич прогуливается, ах, завтра, наверное, что-нибудь произойдет…»
Это был пароль: под видом песни о Пушкине звучала легенда об Алеке Есенине, который в 1965-м году 5 декабря — в День конституции — решил созвать народ на первый политический митинг с конституционными лозунгами. И выбрал единственно правильное со своей точки зрения место: «У памятника поэту».
В ту пору судили писателей Андрея Синявского и Юлия Даниеля за то, что они напечатали свои рассказы на Западе. А. Есенин призвал власти соблюсти предусмотренную конституцией норму: судить, но гласно, а не за закрытой дверью. «Требуем гласности суда» написал он на транспаранте. Который он едва успел развернуть, как милиционер прыгнул и вырвал слово «гласность»…
— Осталось «требуем суда», — рассказывал мне потом Алек, –… и я сам бросил этот транспарант. Вторым требованием было «уважайте вашу конституцию».
Алека забрала милиция, но в тот же день отпустила — он объяснил, что первого мая никого не арестовывают за лозунг «Да здравствует Первомай». Система зашла в тупик, следуя его математической логике. Буковского, который должен был выйти с Алеком, арестовали ночью, накануне митинга. А Алек предусмотрительно ночевал у друзей.
Бед и проблем у А. Есенина было много, о них — в фильме.
Но главное сбылось: каждого 5 декабря к памятнику Пушкину выходили и молча стояли те, кто разделял первые лозунги. Уже в 1966 вышли и постояли в снегопаде генерал Петр Григоренко и академик Андрей Сахаров. Традиция дожила до перестройки. А Алека выдавили из страны, которую он покинул в 1972-м. Он поселился в Бостоне, и 20 лет спустя мы с ним по факсу и по телефону обсуждали, кого и что я могу снять в рассказе о нем.
Мы пытались исхлопотать мне документ, позволяющий в недрах КГБ найти его досье. Век не забуду, как он тревожился только по одному поводу: не предавать огласке имена близких женщин, буде они там помянуты. Он был уверен, что КГБ знало и собирало о нем всё.
Так сложился часовой фильм, куда в последний момент вошли клочья из слушаний Конституционного суда, где прозвучало имя Алека. Запрещенная Ельциным компартия отвоевывала себе право вернуться. Владимир Буковский выступал там обвинителем. Ему и мне прекрасный историк и знаток архивов Рудольф Пихоя давал доступ к нужным бумагам.
И когда фильм был готов, Артем Боровик посмотрел его, и что-то сломалось.
Перед эфиром он пришел от теленачальника Анатолия Лысенко и сказал, что выдавать работу в эфир нельзя, что это нарушение формата: в передаче должно быть три сюжета, как мы договаривались, а тут часовой фильм. И если я отрежу любые 15 минут, они могут выйти в эфир, а час — нет. Мы разговаривали, потупившись, — нам не нравилась ситуация взаимного недовольства, но я знала, что на Артема давили: на меня писали доносы, и держать оборону он больше не мог. Я предложила честную сделку — как обещала на старте — «развод» в случае разногласий. Сказала, что Есенин — это последнее моё, что выйдет в эфир, и я увольняюсь. Но выйдет фильм целиком, как есть, раз это последний эфир…
Артем ушел, пришел, и не только принял предложение, а помог в сжатые сроки оформить бумаги на выезд. Я ушла — для начала в отпуск, в котором не была полтора года.
На следующую съемку — конференцию о преступлениях КГБ, которую готовил и провел Сергей Григорьянц, — уже был приказ по студии мне «аппаратуру не выдавать». Я все равно снимала — с руки — любительской камерой Сороса, которую мне выдали в его фонде. А фильм об Алеке вышел. Я улетела из Москвы по приглашению Университета Канады, не предполагая, что никогда не вернусь. Увозила с собой кассету — в подарок Алеку. Мы смотрели ее в Бостоне, и он пояснял все, что осталось за кадром.
Смотрите, кому интересно, — историю того, как уничтожали Александра Сергеевича Есенина-Вольпина НИ ЗА ЧТО. Поэт, вольнодумец, философ, математик, который хотел жить по правде.
Мир твоей памяти, дорогой.
20 марта 2016-го прощание с Александром Сергеевичем Есениным-Вольпиным пройдет в Бостоне.
