Подлинное отношение общества к власти зачастую выражается в ироническом фольклоре — через шутки, песни, анекдоты. Так, еще в Средние века люди с помощью карнавальной культуры высмеивали социальное устройство, пародируя угнетающую их реальность. В современном мире народная смеховая культура выражается прежде всего в медиамемах, которые становятся не только забавным вирусным контентом, но и опасным инструментом манипуляций.
Как виртуальные мемы парадоксальным образом сами формируют материальный мир, объясняет специалист по меметике Иван Кузнецов. В подробном разборе о том, как устроены медиавирусы и как именно политические мемы помогают выигрывать информационные войны, ученый рассказывает, почему акты террора могут быть преступлениями-симулякрами, что помогло выдуманной американским президентом Намбии стать реальной страной и как мемы о вежливых людях в Крыму прошли путь от газетной заметки до бренда Минобороны.
Медиамемы часто используются в качестве составных элементов журналистских материалов, форматов вовлечения пользователей и политических клише различного типа. Они работают и как самостоятельный формат. Изображения, анимации, видео, аудиозаписи и прочее реплицируются в новых медиа и социальных сетях без привязки к медиатексту и являются завершенным и полноценным форматом с собственным семантическим комплексом и яркой визуальной формой.
Политические мемы обладают особыми свойствами и характеристиками, позволяющими формировать в медиа альтернативную реальность. Она апеллирует к действительности, но отличается от неё, тем самым создавая модели поведения аудитории.
Генерация медиамема, как правило, стихийна. Но успешное распространение мема гарантировано ему рядом свойств, присущих вирусному контенту. Будучи рекреативным контентом и одновременно продуктом пользовательского творчества, политические медиамемы являются элементами народной смеховой культуры.
В работе «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса» Михаил Бахтин, говоря о средневековой смеховой культуре, называл её выражением нового свободного и критического исторического сознания эпохи. Карнавальное веселье было своеобразной реакцией на официоз и строгость норм жизни и общения. Шутки, анекдоты, весёлые песни, частушки, пародии критически осмысливали незыблемость и вневременность средневекового иерархического строя.
Говоря о смеховой культуре средневековой Европы или Древней Руси, исследователи отмечают характерную особенность: это процесс формирования альтернативной реальности как ответной реакции на социальные и политические процессы в обществе.
Дмитрий Лихачёв и Александр Панченко в труде «Смеховой мир Древней Руси» утверждают, что народное смеховое творчество формирует некий антимир — «мир недействительный, подчёркнуто выдуманный… перевёрнутый, реально невозможный, абсурдный, дурацкий». При этом изнаночный антимир не теряет связи с настоящим миром. Эта связь имеет большое значение. Однако для альтернативной реальности, которую конструирует смеховая культура Древней Руси, очень важна полнота вывёртывания. Антимир, созданный народным творчеством, противопоставлен действительности, имеет антитетичную природу, подчёркнуто пародийный характер: верх становится низом, чёрное — белым и т. д.
Подобный антимир существовал и в народной культуре средневековой Европы, о чём говорит Михаил Бахтин. Здесь, как и в ярмарочных традициях Древней Руси, смеховая культура часто выходила за рамки устного или письменного творчества, воплощаясь в базарных представлениях, спектаклях, сценках. Культура карнавала конструировала альтернативную реальность через действо. Особую роль, по словам исследователя, играли праздники дураков (festa stultorum, fatuorum, follorum), в которых пародийная логика символической перестановки социального верха с низом воплощалась в карнавале. На таких праздниках обряды становились гротескным снижением различных церковных обрядов и символов путём перевода их в материально-телесный план, то есть апеллировали к действительности, демонстрируя её в пародийно-смеховом ключе.
Для европейской народной карнавальной культуры, как и для древнерусского фольклорного антимира, важна связь с действительностью, которую, пусть и в гротескном виде, участники карнавала стремились подчеркнуть.
«На праздниках дураков избирали шутовского аббата, епископа, архиепископа, а в церквах, непосредственно подведомственных папе, — даже шутовского папу. Эти шутовские иерархи и служили торжественную мессу; на многих праздниках обязательно избирались эфемерные (однодневные) короли и королевы праздника», — пишет Михаил Бахтин.
Итак, согласно Бахтину, Лихачёву и Панченко, в Средние века в Европе, как и в России, элементы смеховой культуры конструировали гротескную, пародийную альтернативную реальность — полностью противоположную реальности обыденной. Это было своего рода формой критического мышления, социального протеста против официоза. Юмор и смех формировали новый, альтернативный взгляд на реальность, позволяя выражать — в форме элементов фольклора, карнавального действа, пародии и т. д. — взгляды и отношения социума к властным структурам.
Ошибочно утверждать, что современные массмедиа конструируют альтернативную реальность, подобную антимиру или празднику дураков. Но некоторое сходство процессов всё же есть. Новейшие технологии информационного воздействия, приёмы информационных войн, другие способы влияния на аудиторию могут искажать действительность в пользу того или иного субъекта информационной кампании, помогая ему в достижении поставленных целей.
Другими словами, реальность в медиа отличается от действительности, но никогда не является её стопроцентным, объективным отображением. Журналистский материал крайне редко способен охватить полную картину происходящего, а учитывая тенденции развития информационных и политических процессов, скорее, является способом формирования общественного мнения, то есть заведомо необъективен. Реальность, описанная в медиа, — не объективная действительность, но альтернативная реальность. Тот самый антимир Лихачёва и Панченко.
Для удобства можно обозначить это явление как альт-реальность. Как и праздник дураков, она апеллирует к объективной действительности, её объектам, субъектам и процессам. Однако репрезентация реальности в медиа не является антитезой, как антимир, но и не отражает её в полной мере. И в этом основная особенность и опасность реальности, конструируемой в медиа.
По отношению к альт-реальности объективная действительность играет роль референта, который подобен формируемой медиакартине действительности. Ключевое слово — подобие, поскольку объективная действительность не идентична своей репрезентации в медиа. В результате попыток воздействия на аудиторию со стороны авторов, нарастающего доминирования политейнмента, ряда тенденций глобальных информационных процессов, альт-реальность становится неотъемлемой частью современного медиапространства. Она формирует модели реакций пользователей, и именно этими моделями аудитория пользуется для оценки действительности, словно трафаретами.
Формирование альтернативной медиареальности в современном информационном пространстве происходит посредством медиатекста — креолизованного текста, являющегося продуктом конвергенции разных видов словесного и несловесного творчества и различных технологических площадок, совокупностью всех видов контента, представленных в современных медиа. Альт-реальность формируется при помощи многочисленных приемов и технологий воздействия.
На общественное мнение воздействует не объективный и безоценочный материал, а продукт журналистского творчества, содержащий в себе фреймы и маркеры, техники манипуляции и медиамемы в качестве сопроводительных материалов.
В ходе современных информационных кампаний для наиболее эффективного воздействия на аудиторию субъекты информационных войн (information warfares) всё чаще обращаются не к аналитическим форматам передачи информации, а к рекреативным единицам. Одним из самых популярных и эффективных подобных форматов является политический медиамем, на данный момент ошибочно воспринимаемый многими как продукт сугубо смеховой, юмористической, сатирической культуры.
Такой взгляд на мем не соответствует действительности в полной мере. Эффективному функционированию мемов способствуют особенности, характерные для медиамема как визуальной единицы.
Особенности медиамемов:
- Является продуктом конвергенции (слияния) разных видов творчества и представлен в виде креолизованного текста (собственно мемы, карикатуры, коллажи и иные визуальные элементы — продукты пользовательского творчества) или мультимедийного медиатекста (видеоклипы, записи, видеоролики и проч.).
- Обладает высоким потенциалом к визуализации. Слабый визуальный потенциал препятствует активной репликации медиамема, поскольку эффективность и успех любого формата вирусной информации напрямую зависит от привлекательности оболочки медиавируса.
- Аппелирует к эмоциям аудитории. Большинство мемов блокируют рацио пользователя, и эмоции, которые испытывает потребитель информации, не позволяют ему эффективно оценить комплекс информации, смыслов и значений, которым обладает медиамем.
- Краток, чёток и прост. Эта особенность мема позволяет ему эффективнее распространяться и вызывать ответную реакцию аудитории. Обладая краткой, доступной и легко декодируемой формой, медиамем не всегда соответствует истине, этим формат схож с ярлыками, которые используются в медиа.
- Многозначен. Семантическое ядро медиамема, как правило, содержит целый комплекс смыслов, значений и сведений. Он, с одной стороны, апеллирует к референтам, материальным объектам или событиям действительности, к конкретному бэкграунду, необходимому пользователю для понимания мема. С другой — не только воздействует на контекст, в котором мем употребляется, но также и зависит от него. Таким образом, в зависимости от общего бэкграунда значения и смыслы одного и того же медиамема могут варьироваться. Эффективность формата напрямую зависит от того, насколько легко декодируется мем, вписанный в новый, незнакомый пользователю контекст.
- Является универсальной информационной единицей. Внешняя форма медиамема, как и его смысловой комплекс, могут развиваться при помощи пользовательского творчества. Каждый пользователь может стать субъектом информационной кампании, дорисовав мем, добавив к нему новые визуальные элементы, изменив вербальную составляющую, воспользовавшись готовым шаблоном или поместив существующий мем в новый контекст. Медиамем апеллирует не только к политическим объектам, субъектам и процессам, но и к известным продуктам массовой культуры, глобальным процессам и проблемам, популярным медиаперсонам. Это позволяет потребителю легко декодировать медиатекст, делает его универсальной единицей, позволяя различным субъектам информационных процессов использовать мем в своих интересах, не изменяя структуру формата или внося в неё незначительные изменения.
- Аппелирует к глобальным культурным и/или политическим процессам и субъектам. Для большей эффективности воздействия медиамем должен быть доступен широкой аудитории. Потому наиболее действенные мемы имеют референтами популярных личностей, общеизвестные произведения культуры, транснациональные корпорации, геополитические процессы. Тесную взаимосвязь мемов с другими мемами, популярной культурой, историей и политикой отмечает большинство исследователей и практиков медиа. Без контекста, понятного и доступного большинству, без лёгкого декодирования распространение мема едва ли будет успешным.
- Формирует модели реакций аудитории и способствует созданию альт-реальности. Функционирование медиамемов в информационном пространстве подобно действию симулякров, описанных Жаном Бодрийяром в его труде «Симулякры и симуляция». Аналогии между медиамемами и симулякрами подробно рассмотрены ниже.
- Относится преимущественно к смеховой онлайн-культуре и является единицей рекреативной информации. Росту популярности медиамемов способствует общая трансформация глобальных медиапроцессов и частое обращение медиа к инфотейнменту. Исследователи и практики медиа говорят о набирающем обороты политейнменте — когда не только новости, но и сам политический процесс изначально преподносятся в виде большого шоу.
Большинство характеристик медиамема относятся также к мему как формату вовлечения или составной части единого медиатекста (мемы используются, например, в качестве визуальных материалов в рамках журналистского текста). Однако некоторые черты характерны исключительно для мема как самостоятельного медиатекста — отдельной публикации в медиа или мессенджере (сообщение в Telegram-канале), поста в социальной сети (твиты Дональда Трампа в Twitter), видеозаписи на онлайн-платформе (сатирические видеоклипы, телевизионные репортажи, записи речей и проч.).
Медиамем как самостоятельная информационная единица развивается в медиапространстве аналогично тому, как развивается симулякр в гиперреальности согласно теории французского социолога, культуролога и философа Жана Бодрийяра.
В работе «Симулякры и симуляция» (Simulacres et simulation, 1981) Жан Бодрийяр описал процесс развития и функционирования симулякра. Впервые термин simulacrum (подобный, похожий) появился в диалоге Платона «Софист». Впоследствии понятие находит отражение (правда, уже в другом смысле) в материалистической теории эпикурейцев, в частности Эпикура и Лукреция.
В современный научный дискурс термин симулякр в общепринятом значении был введён французскими исследователями Жоржем Батайем, Жилем Делёзом и Жаном Бодрийяром. Рассуждая о платоновской концепции симулякра, философ Жиль Делёз в статье Platon et le simulacre («Платон и симулякр») в книге Logique du sens («Логика смысла», 1969) писал: симулякр — не просто ложная копия, он возникает на основе отсутствия сходства. Согласно Делёзу, симулякр — образ, не имеющий основания, подобие, которое скрывает сходство.
Любопытно, что в попытке объяснить концепцию симулякра, Жиль Делёз предлагал следующую метафору: бог создаёт человека по образу и подобию, но после грехопадения человек утрачивает подобие богу, сохраняя лишь образ. В этом случае человек становится симулякром — образом, не имеющим основания.
Вторую жизнь термину симулякр в его современном понимании дал социолог и философ Жан Бодрийяр. В книге «Симулякры и симуляция» Бодрийяр формулирует новое определение симулякра: семиотический знак, не имеющий оригинала в реальности, репрезентация того, что не существует. По мнению Бодрийяра, многие значимые социальные и политические события являются симулякрами, скрывают, что реальное перестало быть реальным, тем самым спасая принцип реальности.
Вызывает интерес позиция социолога относительно террористических актов. По мнению Бодрийяра, они являются преступлениями-симулякрами, поскольку их сценарии и возможные последствия заведомо известны террористам, а сами они заведомо вписаны в дешифровку и ритуальную оркестровку средствами массовой информации. Точку зрения Жана Бодрийяра во многом разделяют отечественные и зарубежные исследователи психологии терроризма. Так, профессор Брюс Хоффман в книге Inside Terrorism («Терроризм — взгляд изнутри») пишет, что каждая террористическая группировка не совершает случайных или необдуманных действий, поскольку все они желают получить максимальную огласку своих акций и добиться запугивания и подчинения ради исполнения своих замыслов.
Современные СМИ, являясь главным каналом передачи информации о террористических актах, играют крайне важную роль в расчётах террористов. Лишь распространив террор на как можно более широкую аудиторию, террористы имеют возможность заполучить максимально эффективное средство для достижения крупных политических изменений.
Мысль об искусственной, симулятивной природе актов террора, выраженную Бодрийяром, за несколько лет до этого высказал американский исследователь Брайан Дженкинс. В 1974 году Дженкинс вывел свою знаменитую формулу «терроризм — это театр» в статье International terrorism: A new kind of warfare («Международный терроризм: новый тип военных действий»). Он утверждал, что террористические акты зачастую тщательно срежиссированы, чтобы привлечь внимание электронных СМИ и международной прессы.
Терроризм стал одной из актуальнейших проблем человечества. В последние годы все больше исследователей придерживаются мнения, согласно которому акты террора, устрашения, а также hate crimes (преступления на почве ненависти) являются своеобразными медиасимулякрами, жестокими кровавыми постановками, направленными не только на устрашение и создание атмосферы абсолютного ужаса среди населения, но и наиболее широкий охват аудитории. Преступлениями-симулякрами являются не только отдельные акты террора 1970–1980-х гг., о которых писал Бодрийяр (взятие в заложники сотрудников американского посольства в Тегеране в ноябре 1979 — январе 1981; захват шиитскими террористами борта американской авиакомпании Transworld Airlines в 1985 и т. д.). Симулякрами можно считать и медийные стратегии запрещённой в РФ террористической организации «Исламское государство», и предшествующих ей (также запрещённых) группировок «Танзим Каида-т аль-Джихад фи Биляд ар-Рафидейн» (известной также как «Аль-Каида в Ираке» или АКИ) и «Ансар аль-Ислам». По данным некоторых исследователей, эта стратегия была создана и реализована одним из идеологов и лидеров исламского терроризма Абу Мусой аз-Заркави.
Жан Бодрийяр, однако, рассматривает в качестве симулякров не только акты террора, но и события политического дискурса, процессы глобальной и локальной политики. В качестве яркого примера политического симулякра Бодрийяр приводит Уотергейтский скандал. Точнее, если обратиться к формулировке автора, эффект скандала, скрывающий, что не существует никакого различия между фактами и их изобличением. По мнению социолога, Уотергейт лишь создавал впечатление, что скандал действительно имел место, хотя на самом деле являлся лишь симуляцией, созданной самой политической системой в целях регенерации. Уотергейт появился именно в тот момент, когда американская политическая система испытывала острую нужду в перезагрузке, и, поскольку таковой не предвиделось в ближайшем будущем, послужил началом принудительной регенерации — отставки Никсона с поста президента и обновления системы.
Однако не только крупные политические процессы, но и отдельные заявления политиков являются, по мнению Жана Бодрийяра, симуляциями, имеющими целый комплекс смыслов, значений и возможных трактовок. Подобным образом можно интерпретировать практически каждый элемент политического дискурса, каждое заявление каждого политика. Эти события и реплики больше не имеют однозначного толкования, что, согласно Бодрийяру, означает невозможность определить позицию власти в дискурсе.
После становления мемов в качестве полноценного медиатекста и обособленного формата передачи информации, многие исследователи предположили, что мемы являются симулякрами глобального медиапространства, о которых писал Жан Бодрийяр. Говоря точнее, воплощением научных абстракций, которые философ называл симулякрами. Ставить знак равенства между этими явлениями некорректно, однако ряд общих черт между мемами и симулякрами, а также принципы их функционирования, безусловно, могут послужить объектом будущих исследований.
Так, Бодрийяр, говоря о террористических актах как явлениях симуляции, утверждает об их заведомой вписанности в дешифровку аудиторией и СМИ. Подобными свойствами обладает и медиамем как единица вирусной информации. Как и симулякр Бодрийяра, мемы обладают целым семантическим ядром, то есть имеют комплекс смыслов, интерпретаций и значений, где необходимый месседж дешифруется аудиторией в связи с контекстом, в который вписана эта информационная единица.
Фазы развития медиамемов и симулякров:
- Образ — доброкачественное проявление, отражающее фундаментальную реальность.
- Образ — злокачественное проявление, фундаментальная реальность маскируется и искажается.
- Образ маскирует отсутствие фундаментальной реальности, создаёт вид проявления.
- Образ не имеет отношения к реальности в целом, является симулякром в чистом виде. На этой фазе развития речь идёт уже не о проявлении чего-либо, а о симуляции.
Процесс формирования симулякра аналогичен развитию медиамема, с той лишь разницей, что в современной медиапрактике политический и рекреативный мем зачастую проходят ещё одну, пятую, фазу развития. На этом этапе мемы трансформируются из единицы, существующей в виртуальном пространстве или гиперреальности (Бодрийяр), в материальный объект действительности и даже субъект медийного пространства. На примере американского и российского политических медиамемов можно наглядно проследить этот процесс, проведя аналогию с теорией французского социолога.
Фаза первая. Мем появляется в виртуальном пространстве как отражение некоего референта объективной действительности. В качестве примера можно привести известную оговорку Дональда Трампа на Генеральной Ассамблее ООН 21 сентября 2017 года. Обращаясь к африканским лидерам, Трамп дважды упомянул несуществующую страну Намбию. Очевидно, американский президент ошибся или оговорился, имея в виду Намибию, Гамбию или Замбию. Именно эти страны могли послужить референтами для Намбии Трампа.
В отечественной медиапрактике отличным примером мема-симулякра является активно используемый политическими структурами медиамем вежливые люди.
У этого мема есть автор — главный редактор интернет-издания «Голос Севастополя» Борис Рожкин, впервые употребивший словосочетание в материале «Вежливые люди захватили 2 аэродрома в Крыму». Рожкин использовал фразу для описания ситуации, когда неизвестные солдаты без опознавательных знаков заняли стратегические объекты полуострова, вежливо попросив выйти охранявших их людей. Медиамем отсылает лишь к конкретному изображаемому объекту реальности — неким вооружённым людям. Фраза реплицируется от пользователя к пользователю, сопровождаемая фото и видео с действующими на полуострове солдатами.
Фаза вторая. В несуществующей Намбии Дональда Трампа действительность маскируется и искажается. На политической карте мира появляется новая страна-симулякр, что является второй фазой развития мема. При этом на данном этапе развития медиамема Намбия существует исключительно в контексте конкретной речи Дональда Трампа.
Словосочетание «вежливые люди» воспринимается исключительно в связи с определённым контекстом. Выстраивается ассоциативный ряд, включающий в себя сам термин, а также такие понятия, как Крым, военные, вооружённые люди, солдаты без опознавательных знаков и т. д. Оба мема не существуют в отрыве от определённого фона, однако уже не ограничиваются несколькими упоминаниями в текстах блогеров и интернет-публикаций.
В ходе третьей фазы Намбия начинает распространяться среди интернет-аудитории, исчезает прочная связь с контекстом. Ошибка Трампа используется не только в связи с конкретным выступлением, но как инструмент критики президентской политики и непрофессионализма — мнимого или действительного — Дональда Трампа и его администрации в целом.
Медиамем «вежливые люди» начинает восприниматься как самостоятельная единица, не зависимая от изображаемого/описываемого фона. Военная операция, вежливость, ненасильственная операция, мирные военнослужащие — эти и ряд других идей ассоциируются с употреблением мема. Подчёркивается созависимость этих понятий; она задаёт контекст фону, на котором появляются вежливые люди.
Фаза четвертая. Намбия оформляется в гиперреальности как самостоятельный симулякр. Мем становится собственно мемом, обрастает комплексом значений, интерпретаций и смыслов. Это семантическое ядро отличается от того, которым изначально обладала Намбия Трампа. При этом Намбия как мем апеллирует к возможным референтам — Замбии, Гамбии и Намибии — но, безусловно, не имеет с ними ничего общего, являясь, по сути, копией второго порядка, симулякром симулякра. Тем не менее Намбия как символ невежества, некомпетентности администрации президента США прочно укрепляется в американском политическом дискурсе наряду с такими клише, как Австр(ал)ия Джорджа Буша-младшего (когда Буш перепутал Австралию и Австрию) и другими нелепыми ошибками американских политических деятелей.
Вежливые люди также оформляются в самостоятельный мем.
Президент Путин объявляет во время прямой линии, что под вежливыми людьми подразумеваются именно российские военнослужащие — выявляется реальный материальный объект, отражением которого в гиперреальности является медиамем.
Вежливые люди к тому моменту уже обладают собственным сформировавшимся комплексом значений. Мему больше не нужен фон, он входит в употребление как эвфемизм для обозначения российских военнослужащих в целом. Появляются стихи, рисунки, коллажи, комиксы, обыгрывающие вежливых. Медиамем становится источником фольклора и частью онлайн- и офлайн-культуры, переходя из сетевого пространства в СМИ. Вежливые люди — уже не только участники операции в Крыму, это собирательный образ и символ армии, ряд представителей власти (Путин, Шойгу, Лавров, Чуркин и др.). Оба мема уже не соотносятся с первоначальными объектами.
Фаза пятая. Намбия переходит из гиперреальности в действительность в виде материального объекта. Создаются специальные карты Африки для президента Трампа, где на материке отмечены несуществующие страны, выдуманные американскими политиками или голливудскими режиссёрами, такие как Намбия, Демократическая Республика Бонго, Тарзания, Кеннедия, а также Сальмонелла, Чайка, Швейцария, Джеймс Камерун, Нигер (с примечанием: никогда не произносите это название вслух, мистер президент) и MAGAgascar (от аббревиатуры MAGA — Make America Great Again). Ошибка Трампа не просто вошла в политический дискурс, но стала частью действительности в качестве нового её объекта, подменяющего реально существующую Намибию. Так, в США можно купить флаг Намбии, упомянутую выше карту и Nambian covfefе — ковфефе из Намбии (отсылка к ещё одной ошибке, Дональд Трамп в одном из твитов совершил опечатку, написав covfefe вместо coverage).
Вежливые люди не только не отстают от Намбии, но и во многом опережают её. Медиамем становится брендом Министерства обороны РФ, в продажу поступают сувенирная продукция, одежда, картины и коллажи с изображением мема, книги, шевроны и даже игрушки. Более того — вежливые даже удостоились собственного памятника.
Оба мема отсылают к первоначальному значению, однако не тождественны ему. Вы не сможете купить авиабилет в Намбию ни за какие средства по той причине, что такой страны не существует в действительности. Точно так же памятник вежливым людям является памятником образу, символу, но не конкретным солдатам.
И Намбия, и вежливые, как многие другие политические мемы, существуют в действительности как попытка материализации симулякра, но не отражение объективной реальности. Таким образом альт-реальность пытается подменить собой действительность.
Этот процесс подобен описанному М. Бахтиным, а также Д. Лихачёвым и А. Панченко, поскольку в результате развития ряда культурных и информационных единиц (смеховой культуры, симулякров, медиамемов) формируется некая альтернативная реальность (гиперреальность, альт-реальность, антимир), которая в конечном итоге способна полностью или частично заменить собой объективную действительность. В отличие от антимира Лихачёва и Панченко, а также праздника дураков, описанного Бахтиным, современная альтернативная реальность формируется преимущественно в масс-медиа при помощи специальных техник и приёмов манипуляции, а также ряда форматов и культурных единиц — таких как медиамемы. Она не противоположна реальности. Она дополняет и замещает её собой, не являясь её противоположностью. Это, скорее, соответствует так называемой концепции постправды, где правда и ложь, серьёзное политическое заявление и шутка, личность и симулякр нередко неотличимы друг от друга.
