Делирий

Утренний сон в пустом автобусе, дым дурнопахнущих кальянов, безысходность панелек с дерматиновыми дверями, прокисшие сливки в кофе и облысевший дед в телике — в поэтическом сборнике с авторскими коллажами «Делирий» препарируется российская действительность, в которой женщины испытывают животный страх, проходя по дворам под пьяный свист молодых парней, а ради дозы соседские ребята закладывают обручальное кольцо матери.

прелюд

Вспарывая, как живот рыбе, вытаскивая наружу внутренности: страхи, сомнения, комплексы, чувства вины, отчаяния, потерянности, одиночества, несостоятельности. Приводя в действие гениальную, но адскую эмоциональную машину, управляемую биохимией мозга, воздействуя на центры удовольствия, на точки эйфории, желание постоянной стимуляции. Непрекращающаяся борьба здравомыслия и погони за преходящим кайфом. Предавая все свои идеалы и перешагивая через гордость, бывшие принципы, смиряясь с чем угодно, лишь бы получить желаемое. Манипулятивные техники детства: рыдания, обиды, агрессия, игнорирование. Припадочность. Истерия. Хочется больше. Нужно больше. Никогда не бывает достаточно. Хорошего не может быть не много. Все живые существа стремятся к тому, чтобы утолить свои бешеные аппетиты, потворствуя любым своим желаниям. Я верю не в жизнь, но в выживание.

20.12.2022

амброзия

если бы мои цветы,
живые или мертвые
ложились ковром в желудке,
то он, пустопорожний,
не звенел бы, как церковные колокола.
и вечная сытость,
довольство,
сделали бы меня счастливой?
ты говоришь: «никогда».
ангелоголовый, глухой
к моему горю.
все потеряно.
и женщина, убившая младенца,
уже не смущает маргариту.
и вретишница
уже не узнает в эсмеральде
свою малютку.
так мы, сильвии плат,
вынуждены ютиться в тесном сердце,
сладкое гниение которого
дает миру мужчин амброзию.

неприкрытая дерзость

неприкрытая дерзость

сочится из

окон девятиэтажных панельных домов на растущую луну

квартир с вечно распахнутыми кожзамными дверями приглашающими войти если есть спирт и нет совести

обитателей технических чердаков под суррогатными крышами сотканными из летней духоты и трижды помершей жажды жизни

это не декаденство

они еще там и я чую туберкулезное дыхание доносящееся до моих ушей через вентиляционную шахту

мне совсем не страшно хотя когда я впервые услышала звук иглы входящей в толстую кожу молодого здорового парня мне было всего лишь семь

я стою в подъезде прислонившись щекой к стене

прошло лет десять и нет никакого смысла жать на заевшую кнопку лифта гребаного лифта трижды гребаного лифта

я застряла застряла застряла

лампочка мигнула

неприкрытая дерзость

спрятана в

кнопках возле которых выжжены цифры один два три четыре пять шесть семь (глубокий вдох) восемь

перилах касающихся ладоней, а ведь за них держались те кто за полгода дошел до того что заложил даже обручальное кольцо своей матери

детских площадках где компании подростков с окраин смеются боже они смеются и этот смех с нечеловеческим грохотом прокатывается по спальному району

я в приступе набираю полицию пожарных психушку и даже адвоката

положа руку на библию и конституцию

адвокат адвокат адвокат

тот самый адвокат не сумевший спасти молодого здорового парня от трех лет колонии за то что он родился не в то время и не в том месте

за то что он потерянный ребенок времен перестройки

за то что он всего лишь один из миллионов убитых похороненных без семьи без друзей без квартиры только с открытыми дверьми из кожзама

и где он теперь скажите кто-нибудь

неприкрытая дерзость

есть и во мне самой

когда я иду меж дворов меж собак меж пьяного свиста этих некогда здоровых молодых парней

во мне небывалая смелость

вперемешку с животным страхом

и я засыпаю на техническом чердаке под зубовный скрежет постоянно поднимающегося опускающегося поднимающегося опускающегося лифта

и мне становится все равно

что будет после меня

и что было до меня

прощение

элегии, звучащие одинаково,
как вздох умирающего,
но всегда лгущие нам
в своей пластмассовой печали.

чувствую ли я боль
чернеющего чрева,
которое плачет
кровяными слезами?

мы ВСЕ когда-нибудь
узнаем, чем кончилась война,
но уже не увидим
морщины своего папы.

я не имею никакого права
повышать ГОЛОС
и разговаривать с высоты
своих 158 сантиметров.

но мне это простительно.
вы ведь все простите мне?

если бы ивы

если бы ивы
умели б говорить,
и если бы цветы
могли видеть,
а дубы — знать на вкус,
то трава ощущала б
прикосновение рук.
чувствуй река запах моря
захотелось бы ей
течь в равнине еще много лет?

я не знаю, умеют ли слушать
все акации на заре.
в золотом цвете пустыни
понимает ли кактус,
что вода в мираже —
пустая обманка?

прозревший цветок бы увидел
как прекрасен на вид.
ощутивший вкус дуб
познал пряные ноты
вековой мокрой земли.
говорящая ива сказала б,
что ты гулял при луне,
рассказала, быть может, даже,
что думал ты обо мне.
шелковистой травы колос
отзывался на грубые руки
и река бы помчалась
на запах пены соленой
сквозь поля и луга,
горы и скалы,
не увязнув в болотах,
не засохнув в пустынях,
так, как я
бегу за тобой.

инертность

изящное изложение
искомых иллюзий
игра инопланетного инструмента
изрядно импонирует
и игрушка
инертной идиотки
исключение из интима
имаджинариум иссиня искрится

извини

иллюстрация инъекции игоря
и иголка исследует иру
игнорируя идолопоклонников
избавляю избранницу
известную изгибами
из извести

исчезни

иногда изумруд
иногда ипостась
изредка искромётен
и испошлён
интерес искреннен
и исступлённо ищу
исцеление

иди

июнь
измученная исканиями
июль
искусанная ищейками
итог
измарана
изволнована
исцелована

исповедайся

тошно

тошно.
поцарапалась щекой
о входную дверь.
я пыталась
зацепить рукой
мини-наваждение,
и неяркий луч
в склизкой топкой мгле,
но сломала ноготь,
порвала колготки
и иду домой.
переулок с жирным светом
из немытых окон.
пахнет гарью,
пахнет тухлым.

тошно.
свитер разошелся,
зацепивши гвоздь
и увяз ботинок
в грязи мостовой.
я остановилась,
чтоб залезть в карман.
там лежали:
спичка, два рубля
и крошки табака.
той радостную мыслью
была салфетка —
на ней я записала стих.
ее я потеряла,
царапнувшись щекой.

тошно.
я вернулась, ища вчерашний день.
в одном ботинке,
без ногтя.
я посмотрела на людей
сквозь миражи
и сквозь года
как мне казалось.
я покраснела,
став искать салфетку.
они сказали:
«верно, это поэтесса?».

и я прикрыла стрелку у колена.

смеркалось

смеркалось.
мой милый беззвучный трепет,
с которым я жду тебя,
сменился грустной тоскою:
тоской по махровой степи,
по тополиным рощам
и прелым летним ночам.

их чудовищный сфинкс

по трущобам каира,
сквозь лавкрафтовских
метисов,
готовящих заговоры в кафе.
я пробираюсь
через дым
их дурнопахнущих
кальянов и тел.
отец говорил мне,
что я могу стать той,
кто найдет новые камеры
в пирамидах долин.
я не стала,
но
я нашла выход,
пока перекидывалась в сенет,
выпивая рюмку за рюмкой.
aegypto africae regnum antiqum erat —
шептала я,
а
крыса бежала через свалку
посреди луксора,
и глаз гора
смотрел на меня с гизы.
я сглотнула слюну,
ушла, отдав последний фунт.
пятидесятиградусная жара.
август.
пляж, где я слышу русский язык
и русский мат тоже.
отец говорил,
что я пишу
арабские буквы слева направо.
я думаю, что
черная археология — это лучше музея.
напомните, кем же был сфинкс раньше?

полумертвая муха

я не могла сфокусировать зрение
не могла смотреть в одну точку
глазные яблоки двигались под веками
короткая фаза сна
до смерти знакомое лицо

утро в пустом автобусе и снова короткий сон снова лицо снова глаза снова рыже-грязные волосы и бессмысленная улыбка ее губы уродливо смыкаются в ней насмешливо произнося мое имя и я всхлипываю протяжно стону бью себя по щекам

не могу забыть
как полумертвая муха билась в конвульсиях на подоконнике
сколько человек за свою жизнь забирает чужих жизней?

пятьдесят муравьев две мыши сотня мух три тысячи комаров пару кошек стадо коров инкубатор яиц десятки куриц даже немного людей если повезёт

дорогая забрала мою

люблю ли я тебя сейчас в эту секунду в это утро в этом страшном сне в моей галлюцинации в моей паршивой болезни в моем утомлённом сознании?

у меня неистовая агония оттого что я так беспомощна так сломлена так ошиблась
от безысходности я снова представляю тебя в фас анфас и три четверти
в тебе все мило и все противно до омерзения

о
ты добила меня как муху газетой
когда мы стукнулись зубами в секундном поцелуе
но меня тогда колени не удержали
даже земное притяжение не удержало

я кончаю жужжать

интеграция в дом

прокисшие сливки в чашке кофе

я думала о прозе буковски
и поперхнулась засохшим хлебом
всё в этом доме
будто бы выживает меня
из него

мои подруги

позволь мне
забыть о неизбежном
и времени
бегущем галопом
по орбите земли
заходящем за андромеду
не кажется ли тебе
что мы три существа
обреченные на мелкую жизнь
гибель в канаве
похороны в безымянной могиле
поросшей камышом?

потому я люблю тебя
и люблю ее
горячо и нежно
как никого более
мои подруги
луна и ночь
ты и она

уходя в вечность
к великому сиянию
им будет казаться
что мы сдохли в безвестности

но мы готовимся к новой миссии
череде перерождений
мои подруги
луна и ночь
ты и она

я люблю тебя
и люблю ее
как никого более

блудницы и преступницы мироздания

истинные женщины
не те
что опорожнили чрево
а те
чье чрево
осталось нетронуто
и зияет
подобно черной дыре

я люблю вас
в этой любви
трех сестер
разделенных и найденных
этой ночью
тайное знание
и мистерия прошлого
соединяются цепью
миллиардов лет

связь элементов

татуировки с именами любимых
на коже мертвеца
моя рука трясется
бросая землю
на бархат узкого гроба

выражая стоном усталости
безрадостные настроения
вспоминаю два куста сирени
что росли в палисаднике
когда я была ребенком

многое меняется
но ничто не забыто
пьяные всплески смеха
преследуют меня повсюду
когда я в бессмысленной погоне

два шага в сторону
ни одного назад
полукругом и волчком
перемещаюсь по вехам
поколений измерений состояний

эволюционный фактор
причина многих бед
первобытные ощущения
в тоске по небытию
и космической матери человека

общая картина
выглядит печально
композиция перегружена
и я не вижу связь
ее элементов

постная рожа

каждый раз перед новым годом
я пытаюсь вообразить
чем он может отличиться от предыдущего

литражом этанола вылитого
в дыру собственной несостоятельности
в погоне за преходящим кайфом

степенью гедонизма
и куда меньшим чувством ответственности
за свою жизнь хотя бы куда мне до других

болезненно выросшим эго
обвинением всех в их появлении на свет
и новой волной жалости к появлению себя

пробка от шампанского в натяжной потолок
облысевший дед в телике
чему тут радоваться

может я разучиваюсь веселиться
моя постная рожа
причина по которой меня выгнали с вечеринки

пойду домой под куранты
кину бумажку в бокал
в ней заветное желание

тоже неизменное как и дед в телике
я хочу помереть, но так
чтобы все остальные

убились с горя

философия

поэзия похожа на промискуитет
ведь хорош не каждый стих и далеко не каждый незабываем
поэт разбрасывается словами как легкомысленная дама своими влюбленностями
увлекается одним сборником потом пишет другой/
зачеркивает красивое слово вспомнив получше
пошлость
скажете вы
но прежде всего
обращаю ваше внимание (!)
это удовлетворение своих и низменных и высших потребностей
одновременно
а если жизнь не имеет смысла
что кажется некоторым аксиомой
то не все ли равно
быть поэтом или же человеком

истеричная история

у него в жизни ничего нет кроме поэзии
он беден и не очень-то стар
ему всю жизнь хотелось изменить мир
прекрасная утопия владеет его сознанием

знаете этих формалиновых пациентов соматических отделений которым нужно немного заботы, а не таблеток

это один из них
обыкновенная история

жалость плохое чувство
но над ним смеялись на поэтических вечерах
за стихи о картонных сосисках и нерадивых соседях
и я едва не расплакалась
когда они стали обсуждать его стихосложение
и что до сонетов и пиррихиев ему далековато
боже мой

бедняга
я думала он утопится или сопьётся
но его лицо было светлым даже когда в него плевали ядом
только стакан в его руке трясся
и губа подрагивала

а я хотела истерически вопить рвать метать реветь пока на меня не напялят смирительной рубашки

этот случай и этот мужчина
нет не так
этот Мужчина
оставил след в моей памяти
а плевок в его душу подарил мне новые кошмары
и каждую ночь той недели мое тело было липким от пота губы вздутыми и глаза больными
я не слышала о нем уже восемь недель
и пишу стих
надеясь что он все еще верит в людей в себя в поэзию
но эта надежда тает как лед в лонг дринке

совершенно обыкновенная история