Вертолет и буревестник

Травмирующие будни российской действительности художник и писатель Никита Поздняков фиксирует в коротких рассказах-воспоминаниях. Ностальгические зарисовки о сумасшедших членах союза художников, скучающих по дому стариках из хосписов и работниках детских лагерей, ворующих колбасу и пьющих самогон с димедролом, становятся порталами в прошлое — туда, где помимо мрачного быта были ещё танцы под «Руки вверх!», розовые закаты, детский смех, картофельная запеканка и трава зеленее, чем сейчас.

Буревестник

Есть у нас в Омской области посёлок Чернолучье. А в Чернолучье когда-то была россыпь пионерских лагерей. Зона курортная: река, сосны, пляж. В этих местах я обитал с трёх лет. Моя мама работала летом в пионерлагере «Буревестник» на камере хранения. Работа не бей лежачего, а я трёхлетний жил с ней. Помню наваристый борщ в столовой и пионеров в красных галстуках. А ещё помню душ для обслуги. Меня мать брала с собой. Надо же как-то меня мыть. И вот я такой маленький сижу в оцинкованном тазике посреди бани, а вокруг меня огромные, обвислые, старые тела поварих, техничек, прачек и их массивные папахи.

Ещё однажды я с такими же пиздюками ждал родителей у бани и увидел на скамейке что-то оранжевое. «Морковка!» — обрадовал я товарищей. Все взяли по обмылку и засунули в рот. Благо, фонтанчик с водой был недалеко.

Всё в моих воспоминаниях крутится возле той бани. В другой раз к нам, мелким, подошёл там же завхоз и спросил, а не тырят ли наши родители сейчас на колхозном поле малину? Мы ответили: «Никак нет, начальник». Но он всё равно пошёл проверять. Родители вернулись на нас обиженные, мол, мы стукачи. А мы-то внатуре не сдавали. Обидно было.

Нас, детей обслуги, была большая компания. И мы в основном были предоставлены себе посреди леса. Когда травились в столовой, ходили в чащу срать всей аравой, справедливо распределяя бумагу. Строили невообразимые замки с водопадами из песка. Мы не подчинялись пионерскому распорядку, и на их горн нам было похуй.

Недавно я, спустя тридцать лет, вновь побывал в «Буревестнике». Корпуса разваливаются, сквозь асфальт растут сосны, окон нет, в столовой насрано, полная разруха. Как в Чернобыле, природа берёт своё. И самое обидное, что так почти во всех пионерских лагерях Омской области. То, что ещё пятнадцать лет назад работало, сейчас зарастает лесом или превратилось в частные базы отдыха.

Когда был студентом, ездил на всех каникулах в лагеря работать. То дворником, то официантом, то бачкомоем, то корночистом. В основном, работа два через два, тебе предоставляется койкоместо и трёхразовое питание. Река, сосны, вожатые прилагаются.

Пили там в основном разведённую жидкость для размораживания окон автомобилей, которая продавалась в посёлке у местной алкашки под маркой «Спирт». Пили под гитару, под закат и под соснами. Собирались на берегу Иртыша обслугой с трёх лагерей. Тогда я начал встречаться с первой женой. Она работала в пионерлагере техничкой, а вечерами она и её одноклассница ублажали наш слух песнями и игрой на гитаре. Подруги уже нет в живых. Не тыкайте в себя иголками.

Деньги на бухло добывались в основном кражами продуктов. Каждый повар выходил со смены с двумя сумками. Так было заведено и положено. Зарплата мизерная. Если ещё и продукты не пиздить, вообще не проживёшь. Все столовские подворовывали. Я тоже, бывало, то луку мешок, то сухого молока… Грузчики воровали колбасу прямо со склада и прятали её в стоящем рядом сортире с говном и мухами. Вечером колбасу доставали и реализовывали в посёлке, просто звоня во все квартиры и предлагая по бросовой цене. В то время только я знал пять точек в округе, где можно купить спирт или самогон. Самогон зачастую с димедролом, вонючий, ужас. Говорят, запах пердежа он приобретал оттого, что настаивался на картофельных очистках. Так быстрее.

Существуют ли временные порталы? Мне кажется, они в этих лагерях. Бродя по их руинам и зарослям, я постоянно проваливаюсь в прошлое, туда, где дискотеки, «Руки вверх!», розовые закаты, детский смех, картофельная запеканка и трава зеленее, чем сейчас.

Демоны

В союзе художников моим соседом был Александр Дисавенко, мужик лет шестидесяти. Соседей на этаже было много, но в своих мастерских жили только мы. Саня когда-то отсидел за убийство собутыльницы, и преподавать ему больше не давали. Рисовал он абстракции. Я иногда находил Саню, барахтающегося в траве, по дороге в мастерскую. Бухануть он был любитель. Приходилось его «сопровождать» — тащить до помещений на себе.

В здании было три этажа. Общая широкая и высокая лестница. За пятьдесят лет пребывания в здании художников, на лестнице никто ничего не повесил. Я провёл свет на все этажи, покрасил перила, стал мыть полы. Развешал на всю лестницу в три этажа свои картины. Хорошая такая персоналка получилась. Говорил соседям: «Давайте я и ваши работы повешу!» Но никто ничего не дал.

Однажды я уезжал в другой город и по возвращению заметил под одной из работ нацарапанную ключом надпись: «Какие блядь картины!». Я сразу смекнул, что это Саня. Он меня невзлюбил за эту мою активность на этаже. У меня было два помещения. В одном я жил и работал, в другом открыл галерею «Маячок». Постоянно приходили гости, проводились фотосессии. Всё это мешало Сане спокойно там помирать под «Россию-1». Когда меня не было, он проявлял агрессию к девушкам, гостившим у меня. В ответ на надпись я нацарапал на картонке «ведётся видеонаблюдение», прилепил под той картиной. Из квадратного бруска от поддона, алюминиевой вилки и втулки от туалетной бумаги сделал муляж камеры. Смеялись все, а Дисавенко как-то только злобно щерился.

Однажды я вернулся с развески какой-то выставки и обнаружил, что дверь на этаж не заперта, в коридоре хаос, мой комплект венских стульев разломан в щепки, картины пополам, Саня спит в своей мастерской. Я разбудил его, дабы выяснить, что же произошло. Сперва он сказал, что не при делах, но потом заявил, что это сделали демоны, которых я туда запустил.

С мастерской пришлось съехать, как с такими соседями жить? А художник Дисавенко ещё несколько лет продолжал терроризировать девчонок-соседей и их гостей.

Из обломков стульев Дима Вирже сделал арт-объект «С.Р.А.М. — Саша Расхуярил Артгалерею Маячок».

Каша

Жил я тогда в мастерской в промзоне на окраине Омска. Девушка ушла, одиноко, глубокое лето. Выпить мне нельзя ввиду алкоголизма. А покурить взять денег нету. Решил я пожарить каши. Нащипал травы за гаражами у теплотрассы… Жуткая местность. Дальше как водится на плиточке тудым-сюдым. Все знают рецепт. И думаю: «Я недели две назад жарил, каша слабая получилась. Сожру-ка я в этот раз побольше». Её едят ложку-две. Я навернул всю сковородку, чтоб наверняка.

Начинает веселеть, порисую щас, думаю. Потом уже пол под ногами кругами пошёл. Я ложусь и начинаю смотреть мультики какие-то психоделические. Дальше я как будто умираю и проживаю снова и снова свою же жизнь, но каждый раз по-разному. Типа в разных обстоятельствах как всё могло бы сложиться. Сотни раз, но времени, наверное, прошло совсем немного. Дальше думаю: «Щас помру, что лучше всего делать в такой момент?». Сел в лотос, давай авалокитешвары мантру читать. Вроде полегче стало, но умирать не хочется. Дополз до санузла, стал промывать желудок. Тогда попустило…

Вертолёт

Когда-то давно я остался без работы, семью кормить было надо, и я находился в поиске всевозможных подработок: клеил объявления, сторожил ночью палатку с пирожками… И говорит мне товарищ: «Не могу найти узбека прополоть дачу. Дед помер, там зарастает всё, узбеки пять тысяч просят». Я обрадовался, говорою: «Давай я тебе за две прополю. Поживу пару дней у тебя на даче, отдохну». Договорились!

Взял у соседа серп. Хоть и договаривались рвать с корнем, я понял, что это вообще не вариант. Участок здоровый, бурьян выше пояса. Работал серпом. В конце дня приехал Лёха. Договорились баню затопить. Пришёл сосед по садоводству. Мужик лет пятидесяти, сидел раза три, и два из них за то, что у Лёхи на даче что-то воровал: то телевизор, то холодильник, но всегда приходит как ни в чём не бывало — дружелюбный. Принёс он поллитру «Спирта», а по факту разбавленной водой какой-то технической бурды. Выпили. Помянули деда. Послали Саню, лишенца этого, за второй поллитрой. Вечернее летнее солнце, тепло разливается по всему телу. Говорю: «Топи ты, Лёха, баню, а мы с Саней на заправку за пивом сходим. Как в баню без пива-то…».

Идём по дачной аллее, сквозь сосны улыбается закат. Настроение приподнятое. И тут Саня кладёт мне руку на плечо и говорит: «Никитос, ты такой парень красивый. Ты никогда сексом с мужчиной не занимался?». Я опешил, думаю, хорошо ж общались, отвечаю: «Нет».

«А не хочешь попробовать?»… Тут до меня доходит ситуация, и я начинаю дико ржать. «Нахуя ты мне это сказал?» — повторяю снова и снова и ржу. Всю дорогу до заправки и обратно.

Пьем пиво, баня готова. Сидим за столиком втроём. И я рассказываю Лёхе о Санином предложении. Теперь начинает ржать и Лёха. Саня сидит как ни в чём не бывало. Раздеваемся, чтобы идти в баню. И тут мне приходит в голову замечательная мысль. Подхожу к сидящему Сане и начинаю делать перед его лицом «вертолётик» своим членом. Лёха катается по полу. Тут Саня встал, забрал свой магнитофон и удалился в свою фазенду. Парились без него. Но на следующий день он вновь явился как ни в чем не бывало.

Хоспис

Мой дед умирал, ему было 86 лет. Последние дни он проводил в хосписе. Звонит мне отец, говорит: «Сегодня твоя очередь со мной в хоспис идти. Брат вчера ходил. Я один боюсь».

Хоспис находился на последнем этаже больницы. Весенний пасмурный вечер. Мы в белых халатах поднимаемся на этаж. Длинный коридор, скрипящие половицы, тусклая лампочка. Все двери в палаты открыты, только наши шаги по коридору. Нам в дальнюю. Верчу головой: все пациенты замерли и смотрят, кто идёт, не к ним ли. Выглядят всё очень печально: худые, как скелеты, и толстые, как котлеты, разных цветов. В палате, куда мы шли, лежало четыре деда: мой жёлтый, синий, зелёный и живчик. У живчика на боку болтался калоприёмник.

Мой дед бредил и спрашивал про дом. Что-то вроде: «Я поеду домой?» Живчик это услышал и закричал: «Домой!!!». Выбежал в коридор и начал удаляться, как заведённый повторяя: «Домой, домой, домой, домой, домой, домой…»

Перчатка

Иду я как-то по территории больничного городка в Омске. Начало весны, вернее, весной пока только пахнет. Снег, сугробы. Солнце светит. И смотрю: навстречу мне собака бродячая бежит и тащит в пасти что-то.

Я думал издалека — перчатка жёлтая… Собака пробегает мимо меня: в зубах-то у неё кисть руки. Жёлтая, как будто бомжа какого-то или деда. Собака с этой кистью забегает в снег и начинает глодать, прижав одной лапой. Телефон у меня тогда был без камеры, давно было…

Редактор: Нелли Цымбаленко