«Литература в качестве формы сильно устарела». Беседа с журналистом The New Yorker Джоном Сибруком о популярной культуре

Дискурс встречает The New Yorker. Джон Сибрук — американский журналист, культуролог и писатель, который пишет о популярной культуре и технологиях. Он начинался публиковаться в журнале Manhattan, inc., затем был редактором Vanity Fair, после чего присоединился к The New Yorker, где и по сей день работает. Помимо этого он сотрудничал с журналами Harper’s, The Nation, GQ, Vogue, Travel + Leisure, The Village Voice. Окончил Принстонский университет, в котором сейчас преподает писательское искусство. Получил степень магистра по английской литературе в Оксфорде. Написал книги «Nobrow. Культура маркетинга. Маркетинг культуры» и «Машина песен. Внутри фабрики хитов».

Автор Дискурса Дамир Б и его друг Тим встретились с Джоном в Казани и поговорили о популярной культуре, новых Звёздных войнах, российско-американских отношениях, почему не надо бояться глобализации, почему подростковая литература это хорошо, плюсах Дональда Трампа, паршивом состоянии голивудского кино, проблемах современной журналистики, и о том, что современная культура, в отличии от старых времен, позволяет людям самостоятельно сформировать свою идентичность и «быть, почти кем хочется».

Нам всегда хочется быть потрясёнными, испытать какой-то вызов, познакомиться с новым видением, но посмотрев «Пробуждение Силы» мы понимаем, что всё это уже видели. И потому я не уверен, что Джей Джей Абрамс сможет открыть что-то новое в «Звёздных войнах».

Дамир: Джон, хэллоу, меня зовут Дамир, а это мой друг Тим.

Джон: Здравствуйте.

Тим: Здравствуйте, я из Узбекистана, Центральная Азия.

Джон: Окей, а учитесь здесь? В Казани?

Тим: Ага, и прежде чем мы начнем, вы не против, если наша беседа будет записана на диктофон?

Джон: Конечно нет.

Тим: Ну, мы обязаны были спросить.

Джон: Всё в порядке, в Соединенных Штатах разрешение уже не спрашивают.

Тим: Тогда начинаем?

Дамир: Джон, я знаю, вы большой фанат саги «Звездные войны» и виделись с Джорджем Лукасом, что вы думаете о новых фильмах саги?

Тим: Гениальный вопрос, о да.

Джон: Ну, я ненавижу строить из себя старого ворчуна и относиться консервативно к этим фильмам, но считаю, что новые «Звездные войны» не так хороши, как старые. Видно, что спецэффекты и технологии стали важнее истории, и фильм получился не убедительным.

Дамир: Вы имеете в виду «Пробуждение Силы»? Или «Изгой-Один»?

Джон: «Пробуждение Силы». Он очень похож на оригинал — «Звездные Войны: Новая Надежда». Словно перенял его историю.

Тим: Получилось практически идентично.

Джон: Согласен. В фильме не хватает изобретательности в плане сторителлинга. Думаю, что из-за того какие большие деньги вложили в эти фильмы, то потому никто и не захотел рисковать делать что-нибудь новое. Даже несмотря на опыт первой трилогии «Звездных войн», где все фильмы разные и их всегда интересно пересматривать. Плюс wow-эффект, в то время никто не ожидал увидеть что-то подобное.

Тим: Космические оперы были в новинку.

Джон: Точно, а сейчас эти фильмы кажутся одним и тем же. А нам всегда хочется быть потрясенными, испытать какой-то вызов, познакомиться с новым видением, но посмотрев «Пробуждение Силы» мы понимаем, что все это уже видели. И потому я не уверен, что Джей Джей Абрамс сможет открыть что-то новое в этой франшизе. Но вероятно, создатели просто соблюдают традиции старых фильмов, а уже потом будут делать что-то новое.

«Звёздные войны» — это очень серьезный бизнес. В своё время они породили тематические парки, а сейчас новые фильмы послужили поводом для создания ещё больших аттракционов. Полагаю, создатели просто не хотели терять свои вложения и расстраивать фанатов, делая фильм, который будет не похожим на «Звёздные войны». Сейчас это уже другой бизнес, чем в 70-х, когда делались оригинальные фильмы.

Тим: Верно. Раньше тебе позволялось снимать кино, если ты хотел привнести что-то новое. А в наши дни тебе позволят только при условии денежной жилки.

Джон: Да-да. Именно так.

Тим: Критики потому и писали, что «Звездные войны: Пробуждение силы» — это огромная денежно-доильная машина, которая зиждется на наших ностальгических чувствах. Ведь в фильме всё по-прежнему: те же дроиды, та же история… Явное копирование. Вы правы, создатели боялись рисковать.

Джон: Но это мы с вами так видим. Вот мой сын, он немного младше вас, ему 18 лет, и он полюбил новые «Звездные войны». Подцепил «звездную болезнь» и теперь считает, что новые фильмы для его поколения, а старые для моего. И он действительно хочет быть частью этой культуры, как когда-то ею был я. То есть несмотря на то, что мы можем по-разному относиться к «Звездным войнам», для отцов и детей эта штука бывает полезной.

Тим: Это как способ быть ближе.

Джон: Правильно.

Тим: Ага. И…

Дамир: Да господи! Может уже закончим со «Звездными войнами»?

Джон: А-ха-ха, окей, достаточно «Звездных войн». Но, эй…

Тим: Да ты сам начал!

Джон: Это ты начал эту тему!

Я не думаю, что современное положение сделает отношения между русскими и американцами более враждебными или что будет новая Холодная война.

Дамир: Джон, вы к нам не раз приезжали. Что можете сказать состоянии отношений между Россией и Соединенными Штатами? Как простые американцы относятся к россиянам?

Джон: Это своевременный вопрос. Мне кажется американцам нравятся русские на бытовом уровне. Часто бывает противостояние на уровне политиков, официальных учреждений, и новостные агентства иногда преувеличивают уровень противостояния между нашими странами, но я думаю, у американцев и русских много общего — мы все живем в больших странах, у каждой свои история и технологии, и мне кажется, что другие европейские страны нас не так впечатляют, как Россия. Россия производит на нас сильное впечатление. Та возня, что происходит сейчас, когда вокруг говорят, что Россия пыталась влиять на наши выборы, и я слышал, что Джеймс Коми‌ сказал, что русские пытаются нас достать. Не для всех это проходит мимо ушей. И если будет доказано, что Россия вмешивалась в наши выборы, это рассердит американцев. Если появятся доказательства, что Россия пытается подорвать наши учреждения с помощью фейковых новостей, интенсивных хакерских атак и, как итог, пытается повлиять на нашу демократию — американцы будут в ярости.

Но я не думаю, что именно это является показателем отношений между русскими и американцами. Мне кажется это делается с обеих сторон. Мы тоже предпринимаем подобные попытки, и это что-то вроде дружеского соперничества. Я не думаю, что современное положение сделает отношения между русскими и американцами более враждебными или что будет новая Холодная война. Благодаря ядерному разоружению это уже не вопрос жизни и смерти, как было раньше. И хотя в наших СМИ много говорится против России, технологии и социальные сети помогают сблизить наши страны намного больше, чем раньше.

Тим: От себя скажу, что вы правы: политики многими путями пытаются поссорить нас и это выглядит дешево и уныло. Однажды у нас в новостях писали, что США якобы заплатили каким-то чувакам здесь, в России, чтобы они срали в наших подъездах.

Джон: В самом деле? Это реальные новости или фэйк?

Тим: Самой собой это вброс! Но он настолько тупой и примитивный, что люди не думающие своей головой легко в него включаются. И такие вещи элементарно укореняются в умах простых людей через телевидение. Все, что мы там видим — неправда сплошь и рядом. По этой причине наша молодежь перестала смотреть телевизор и теперь стремиться понимать мир самостоятельно при помощи интернета, ютьюба.

Джон: То есть вы считаете, что социальные медиа и интернет помогают молодым людям открыть глаза?

Тим: Развить критическое мышление. Понимаете, у нас большую долю медиа контролирует государство. И многие пожилые люди не имеют других источников информации, кроме телевидения. Им приходится верить ему, а оно беспрестанно под контролем. Это очень жуткая картина. 

Например, прямо сейчас мы имеем сильную оппозиционную силу, которую как раз не пускают на телевидение. Этот человек постоянно напоминает нам, что текущее правительство погрязло в коррупции, и это не «бла-бла-бла, они плохие», нет, этот человек показывает документы, предъявляет доказательства, и власть с ним борется. Но поскольку он очень популярен на ютьюбе, то у власти не получается заткнуть его, в том числе, пойти на самые крайние меры, чтобы не делать из него мученика.

Джон: А как зовут его?

Тим: Алексей Навальный.

Джон: Ааа, Навальный, кажется это он ведет президентскую кампанию?

Тим: Верно, он баллотируется в президенты и постоянно выпускает ролики, в которых рассказывает о масштабах коррупции во власти.

Джон: Но вы можете смотреть это на ютьюбе, чего не скажешь о Китае. Ваше правительство позволяет, и это хорошо.

Тим: Пока всё так, но наше правительство не бросает попыток научиться контролировать интернет и в том числе, чтобы остановить оппозиционные силы. Возможно, вам кажется, что у нас все спокойно, но в сети сейчас происходит очень тяжелый процесс. Наши законодатели принимают законопроекты, ограничивающие действия пользователей в сети, требующие раскрывать персональные данные. Власть оправдывает свои действия логикой что быть анонимным, значит быть потенциальным врагом, угрозой. Но, конечно, все понимают, что это целенаправленно делается для того, чтобы люди просто боялись и подчинялись.

Глобализацию невозможно остановить, это явление, движимое технологией, и она неудержима, как инновация или как информация.

Дамир: Американизация, как часть глобализации, проникает во многие страны. Голливуд, Кремниевая долина, музыкальные лейблы экспортируют свои контент и культуру в остальной мир. Вам не кажется, что эта гегемония, эта ассимиляция негативно сказывается на других культурах?

Джон: Я не уверен, наносит ли наша культура вред за границей. То есть, конечно, вы всегда можете включить американские кино или телевидение, но там нет ничего нового, и вообще такого о чём вы сейчас говорили. Американцы в нашем кино — это сплошь Джоны Уэйны и Ричарды Гиры, и нашу культуру вам в действительности не раскрывают, а показывают один из аспектов, который так искусно устроен, чтобы вызывать определенные образы. Например, ностальгию к старым формам американской культуры 40-х, как в «Ла-Ла Ленде».

Наверное, какая-то угроза есть, если вы похожи на крестьянина, окруженного своими близкими, который просто не хочет связываться с внешним миром. И это ваше дело. Но лично я считаю глобализацию положительной вещью.

В конце концов, мы живем в глобальном мире, не надо во всем винить США. Возможно, мы находимся впереди, но и у России есть своя роль, у Китая — своя, и у него она становится все более важной. Я не вижу причин устраивать панику. Во-первых — это бессмысленно. Глобализацию невозможно остановить, это явление, движимое технологией, и она неудержима, как инновация или как информация. А во вторых — я думаю, все мы можем её принять. Конечно, какие-то вещи уходят, но и взамен что-то приходит, нам остается только научиться правильно использовать технологии.

Дамир: И начать полностью зависеть от них?

Джон: Ну знаете, если люди не смотрят в свои гаджеты, то сидят перед телевизором. А вот реальная зависимость — это проблема, как наркотики. Если люди весь день сидят в интернете и изучают университетский курс или смотрят порнографию, то это вовсе не означает, что они обязательно зависимы.

Тим: Как клинический психолог, замечу, что самые разные вещи вызывают зависимость, в том числе, это и пристрастие к технологиям, к социальным медиа, к чертовым роликам с котами на ютьюбе и т. д. И склонность к этому начинается с того, что человек утрачивает связь с социумом: это могут быть проблемы на работе, с друзьями, с семьей, с девушкой. И тогда люди ищут компенсацию, ощущения, которые дают что-то почувствовать, и все вышеперечисленное может дать это.

Джон: Да, я согласен с вами.

Современная культура понемногу глупеет.

Дамир: В своей книге «Ноубрау: Культура маркетинга. Маркетинг культуры» вы рассказывали о тенденциях протекающих в США: поп-культура уничтожила высокую и низкую культуры. То же самое случилось со средней культурой?

Джон: Верно, она тоже была частью старой иерархии. Иерархия состояла из «высокой культуры», «средней» и «низкой», и они располагались в вертикальном отношении друг к другу. Появление Ноубрау — конец этой системы, развитие горизонтальных отношений, появление популярной и альтернативной культуры.

В Ноубрау я ввожу следующие понятия: «большая сеть» — мейнстрим или поп-культура и «малая сеть» — альтернативная культура и разные мелкие комьюнити. Ключевой момент в том, что эти сообщества из альтернативной культуры могут переходить в мейнстрим и обратно без тех барьеров, которые существовали в старой иерархии. Например, у вас может быть канал на YouTube, поначалу он будет малоизвестным, но развивая его до нескольких миллионов подписчиков, ты становишься все более популярным. Это происходит, потому что современные технологии тесно связали мейнстрим с ютьюбом. И сейчас музыкальные лейблы вовсю пользуются этим, люди из мэйджор-лейблов‌ перестали ходить в музыкальные клубы, они просто зависают на ютьюбе и там находят новых артистов.

Тим: Верно, сейчас они ориентируются по YouTube.

Джон: Потому что там все необходимые данные. Еще один довод в пользу Ноубрау заключается в том, что отныне ваши культурные выборы стали определять вашу идентичность. В прежние времена ваш статус определяли профессия родителей, город где вы выросли. Но сейчас культура позволит вам быть, почти кем хочется, даже просто заявив: «Я тащусь от реггетона!» — или: «Дэдди Янки‌ — мой чувак!».

Но есть и обратная сторона Ноубрау: современная культура понемногу глупеет. Раньше, обладая познаниями о высоком искусстве — опере или балете — вы таким образом приобщались к высокому, но теперь вы будете круче, разбираясь в последних записях Дрейка. «Высокая культура» утрачивает признаки своей элитарности и становится чем-то обыденным, трансформируется в обычную субкультуру.

Дамир: И теперь «высокая культура» ничем не лучше других?

Джон: Я все еще считаю, что она прекрасна, поскольку требует осмысления, в отличие от каких-нибудь челленджей на ютьюбе, где заглатывают Mentos с колой ‌. Последнее выглядит глупо в сравнении с серьезным классическим искусством или со всей нашей американской культурой, но потом по злой иронии нашим президентом становится Дональд Трамп. И этот знак [что Дональд Трамп становится президентом США], по-видимому, должен означать, что Ноубрау становится катастрофой, которая снесет всё, что было построено до неё. Но я сомневаюсь в этом, вообще-то я нахожу его президенство позитивным знаком, в особенности для рядовых граждан США, которые никогда не были частью политической элиты. Трамп, своим примером, открыл им глаза, что они тоже могут реализовать себя в политике. И это очень хорошо, потому что, как мы видим, вся эта политическая верхушка совершенно не отстаивает интересы обычных людей.

Тим: Короче, Дональд Трамп доказал, что практически любой может стать президентом США.

Джон: И это прекрасный вывод. Возможно Марк Цукерберг им станет. Или — ха-ха — Дуэйн «Скала» Джонсон.

Тим: Хотелось бы этого!

Джон: Ха-ха, ну Скала хотя бы либерал, и он открыто относит себя к левым. В целом, я не думаю, что Трамп обязательно во всем плох, потому что он как бы ломает всю эту затасканную политическую элиту, и Соединенные Штаты нуждаются в ряде реформ.

Тим: Я бы сказал, что Трамп был естественным и необходимым злом.

Джон: Кстати говоря, да.

Тим: Вернее, он не совсем является злом…

Джон: Да, он не так умён, чтобы быть настоящим злодеем.

В отличие от Теодора Адорно, я не боюсь поп-культуры и не верю в стандартизацию.

Дамир: Вы не разделяете мнение Теодора Адорно, что ничего ценного в популярной культуре нет? Что она предоставляет людям всего лишь стандартизацию.

Джон: Адорно смотрел на массовую культуру и массовую политику как на две ветви единого целого. И он критиковал их, поскольку проводил параллели с тем, что происходило в Гитлеровской Германии‌. Но в Соединенных Штатах эти области совершенно разные, поэтому аргументы Адорно менее применимы к сегодняшней ситуации в Америке. Возможно, это более всего работает в Европе или у вас в России.

Что касается всеобщей стандартизации: я не думаю, что поп-культура придет к этому. И вот почему. Возьмем музыкальное производство — современные технологии позволили людям записывать музыку без вмешательства индустрии. Музыкальные инструменты, оборудование и знания общедоступны, а ведь ранее этим обладали только корпорации и состоятельные артисты. На ноутбуках устанавливают программное обеспечение, способное вывести звуки симфонического оркестра, чего раньше и представить было нельзя. Чем больше развивается поп-культура, тем дальше мы уходим от стандартизации. Например, в 50-х песни практически не отличались звучанием, сейчас же всё коагулирует в один большой разнообразный массив всего, что только есть, и от песни к песни у вас может быть звучание хип-хопа, EDM, классики и т. д. К тому же эти жанры могут пересекаться между собой.

Точно так же можно говорить о сфере товаропроизводства, в которой я не вижу стандартизации. Если раньше товары промышленного производства автоматически считались низким, чем изделия ручной работы, то сейчас, это уже не так, поскольку индустрия очень хорошо настроена на индивидуальные желания и промышленным путем может создавать продукты, ориентированные на разные рынки.

Тим: И тогда ты можешь выбирать то, что тебе подходит.

Джон: Верно. Так что, в отличие от Теодора Адорно, я не боюсь поп-культуры и не верю в стандартизацию.

У журналистов была сила, в которой селебрити нуждались, и у последних было время для нас. Они покорно делали всё, о чём мы их просили. А потом необходимость в нас отпала.

Дамир: Вы не находите, что сейчас у журналистов стало меньше свободы в общении со знаменитостями, и чтобы получить интервью с ними, нам приходиться жертвовать своей независимостью и неудобными вопросами?

Джон: О, да, хороший вопрос.

Тим: Ю-ху, наконец-то хороший!

Джон: Ха-ха, они все хорошие. Что касается вопроса, вы абсолютно правы. Журналистам сейчас тяжело писать статьи об известных людях, поскольку последние больше не дают вам доступа к себе.

Когда моя карьера начиналась, а это было 30 лет назад, у селебрити не было инструментов для размещения и проработки собственного имиджа, вроде инстаграма или твиттера. Они нуждались в медиа, чтобы их раскрывали, делали знаменитыми. У журналистов была сила, в которой селебрити нуждались, и у последних было время для нас. Они покорно делали все, о чем мы их просили. А потом необходимость в нас отпала, и сейчас знаменитости сами стали более изощренными при визуализации и представлении своего имиджа. Теперь у Тейлор Свифт есть миллионы поклонников в Инстаграме, и она может связаться с ними одним нажатием кнопки. И потому ей нет необходимости выходить из зоны комфорта и говорить с Джоном Сибруком, который хочет написать её профайл‌, даже если это для «Нью-Йоркера», когда все может пойти не так, как она этого хочет. Поэтому сейчас я больше сосредоточен на изучении культуры к которой эти люди принадлежат, или средств, с помощью которых они становятся знаменитыми.

Так что вы правы, нынешнее время — это вызов для журналистов, это большая проблема, конечно, бывают интервью со знаменитостями через почту, и там они отвечают более развернуто, чем тет-а-тет, но я не думаю, что это позволит написать хороший профайл — т. е. если бы мы потусовались вместе, поболтали, а потом я написал бы что-то глубокое. Сейчас это почти невозможно.

Дамир: Как считаете, современная литература уступает книгам прошлых лет? Вы не замечаете, что она проигрывает кино?

Джон: Даже не знаю, хуже ли книги сейчас, чем раньше, но полагаю в наши дни умная и творческая молодежь действительно предпочтет киноиндустрию. Когда я иногда преподаю в Принстоне‌ — я учу писать — то порой прихожу к мысли, что если бы учил сценарному мастерству или кинопроизводству, то это бы привлекло больше творческих единиц. Если вы по-настоящему амбициозны — как художник — и хотите сделать заявление в мире, изменить мир, то я не думаю, что вы выберете литературу. С помощью кино можно охватить намного больше аудитории. Конечно, это совсем другое дело, потому что кинопроизводство основывается на совместной работе. Это не одиночная работа, и у вас нет художественного контроля, который есть при написании книги. В этом существенная разница, потому что есть люди, которые могут работать только сами по себе и не в состоянии сработаться с другими.

Или, если вам интересны более долгосрочные проекты, то телевидение может дать вам даже больше, чем кино — более усложнённый сценарий, диалоги, персонажи, все как в романах. В этом смысле книги и сериалы очень похожи, просмотр часовых эпизодов сериала от Netflix по времени почти не отличается от чтения романа. И вы можете смотреть сериал в темноте, лежа с женой, тогда как чтение — это работа со своими ограничениями. По видимому, технологический прогресс постепенно уводит современное общество от литературы в пользу визуального искусства. И я не думаю, что это хорошо для литературы, и не считаю, что это обязательно плохо для творческой деятельности, искусства в целом. Просто это разные формы, а литература — надо признать — в качестве формы сильно устарела. Возможно, все сможет изменить один великий роман — один или два талантливых писателя могут иметь огромное значение. Нам лишь нужно дождаться, когда эти таланты объявятся.

Дамир: Мне интересно, почему сейчас очень популярны подростковые романы. Как считаете, их грандиозный успех — не тот ли звоночек, который предвещает кризис современной литературы с непременными экранизациями, не скрывающими свою коммерческую подоплеку?

Джон: Про коммерцию и экранизации я соглашусь. Но я не считаю, что молодежная литература — у нас ее называют YA literature — во всём плоха. В Америке такие книги популярны во-многом из-за бума «Голодных игр», которые, как вы знаете, изначально были лишь книгами и некоторые из них в самом деле хорошо написаны. Это, как бы, взрослые книги для подростков. И для последних, в особенности, девушек, жанр подростковой литературы — через всю его романтику, приключения и дружбу, которые переживают персонажи и подростки в реальной жизни — может служить хорошей навигацией к поиску себя. И потом, если дети вообще читают книги, то это уже замечательно. Хотя я признаю, что чтение пострадало от экранного времени, это я вижу по своим детям. Мальчик и девочка — им разница 10 лет — первый получил iPad в руки, будучи уже подросшим, а девочка открыла для себя это с раннего детства, и я заметил, что гораздо труднее заставить девочку читать, чем мальчика. Чтение — это очень важно. Книги позволяют вам лучше усвоить информацию, нежели видео на ютьюбе.

Тим: Верно, потому что чтение развивает воображение. Вам приходится самостоятельно представлять написанное, как картинку, как кино в своей голове. Но в случае с видео — не нужно напрягать извилины и воображать, экран уже обеспечивает тебя эмоциональными контактом и ресурсами. И это плохо, потому что вы не добываете и не генерируете их.

Джон: Я согласен с вами. Эй, Дамир, почему вы не берете интервью у своего друга?!

Ридли Скотт совсем выжил из ума со всеми этими идеями, как появилась жизнь. Ведь дело тут не в этом, а в монстре ошивающемся на космическом корабле.

Дамир: Опять-таки про подростковые книги, в «Симпсонах» есть серия, где Лиза Симпсон сталкивается с правдой о «подростковой» книжной индустрии. Все сюжеты основаны на исследованиях рынка, издатели утопают в прибыли, а подростки получают по десять книг в год, написанных подставным автором. Такая перспектива возможна в будущем и частично воплощена сегодня?

Джон: Издательский рынок — это очень малая часть от всей поп-культуры Америки, и я не вижу, чтобы его захватывал такой низкопробный примитив. То образование, которое получают наши читатели отторгает всякий интерес к трэш-литературе. Или к трэш-кино, трэш-ТВ. В конечном счете любой трэш у нас имеет ограниченное распространение. И если вы хотите поговорить об этом, то ваш аргумент скорее можно применить к нынешнему Голливуду. Кино сейчас в паршивом состоянии, большинство кассовых фильмов — это тупые супергеройские сиквелы. Все меньше снимают про реальных людей с реальными проблемами, и вот это меня тревожит. И если ничего не изменится, то это будет большая угроза для наших национальных стандартов мышления и образования.

Дамир: Мы, кстати, за 3D-технологию в кино доплачиваем порядка 100-200 рублей. Я думаю, что это просто маркетинг и влияние «Аватара» до которого фильмов–миллиардников было намного меньше.

Джон: Вы правы, это просто маркетинговая концепция. В кино эта технология ничего нового не добавляет, лучше не делает и конечно не стоит 200 рублей. Тем не менее, я бы не отказывался от 3D. Мы пока далеки от всех захватывающих возможностей этой технологии, и она ещё будет развиваться и применяться не только в кино.

Тим: Думаю, только плохие фильмы зависят от wow-эффекта.

Джон: Верно, хорошему кино спецэффекты не нужны. Сталкиваясь с компьютерной графикой, люди обычно начинают: «О мой Бог! Да мы можем делать эту офигенную графику!» Но когда вы делаете грандиозное шоу в середине картины, то она не становится от этого лучше. Если вас волнует искусство и вы не делаете очередного «Железного человека», то спецэффекты вам не помогут.

Дамир: Ну что же, по-видимому…

Тим: Я бы хотел задать один вопрос.

Дамир: Да господи… Это мое интервью!

Джон: Ха-ха-ха! Точно, это его интервью!

Тим: Давайте пройдемся по ремейкам? Например, «Бегущий по лезвию 2049».

Джон: О, я с нетерпением ждал его. Я видел трейлер и решил — окей, я схожу на фильм. А вам не понравилось?

Тим: Я просто не знаю, что думать. Это не похоже на видение Ридли Скотта.

Джон: А разве он снимает?

Тим: Нет.

Джон: Возможно это и к лучшему, потому что я видел «Чужой: Завет» на прошлой неделе…

Тим: О, даже не начинайте!

Джон: …а до этого «Прометея»…

Тим: Прошу!

Джон: …и Ридли Скотт совсем выжил из ума со всеми этими идеями, как появилась жизнь. Ведь дело тут не в этом, а в монстре ошивающемся на космическом корабле…

Тим: Именно! Куда делся хоррор?

Джон: …и это все, что нас волнует.