Лужа голубой крови. Глава IV. Деловая этика

Дисклеймер: Все упоминания расовых предрассудков и стереотипов, вредных привычек (включая наркотическую зависимость и алкоголизм), описание грубых нарушений норм общественной морали, нравственности и семейных ценностей носят сатирический характер. Автор настоятельно не рекомендует придерживаться подобного образа жизни и не использовать героев рассказа как пример для подражания.

Глава I.​ Высокие отношения

Глава II. Эдуард Восьмой

Глава III. Экстремальные меры

Глава IV. Деловая этика

Глава IV
Деловая этика

Мы остановились в отеле «Констанс», неподалёку от «Виктории», где жил папа. Я снял люкс для Лайтмана и аппартаменты для себя, а сестрица просто увязалась за мной и поселилась в одной из комнат аппартаментов. Поначалу я думал, что она создаст проблемы. Но вскоре Мадлен нашла себе занятие, которое отвлекало её от моих дел.

Вечером после перелёта я лёг спать пораньше, потому что очень устал. К сожалению, часа в три ночи мой сон прервали крики и звук бьющегося стекла. Я накинул халат и вышел в коридор через дверь в своей комнате. Там уже стоял Лайтман, тоже в халате, в пижаме и с кружкой.

— Кажется, это у вас в гостевой, — предположил он.

Я вернулся и прошёл в гостевую, где обнаружилась толпа неизвестных мне людей, дёргающихся под музыку. Один из них, шатаясь, подошёл ко мне и собирался что-то сказать, но всё, что ему удалось, это пасть ниц и наблевать мне на тапочки. Поскольку среди них была Мадлен, я сделал вывод, что это устроила она. Так оно и оказалось: сестрица зашла в бар отеля, где случилась вечеринка, и перенесла её ко мне в номер. На столе были распределены дорожки наполовину снюханного белого порошка, поэтому происходящее мне уже было не остановить. Я просто вернулся к себе и попытался уснуть.

Однако шум был слишком сильный, поэтому сон мне не грозил. Я встал и взял телефон, чтобы прочесть сообщения за день. Одно из них было из банка: «Ваш счёт заблокирован. Комментарий: с приветом от Ганди». Потом ещё одно: «На ваши средства наложен арест. Комментарий: с уважением, поедатель карри», — из другого банка.

Я и думать забыл про детектива Шанкара, а он до сих пор измышлял, как отравить мне существование. Никогда раньше не слышал об индийской мстительности. Скорее всего, он сам по себе дерьмовый человек. Ублюдок заблокировал обе мои банковские карты, и я остался совсем без денег. У меня было немного наличных, но, по-видимому, всё-таки предстояло воспользоваться средствами Мадлен.

Я вышел ещё раз и попытался поговорить с ней, но сестрица уже была в кондиции и обжималась с какими-то двумя бугаями. Пришлось ждать утра.

***

Я проснулся около двенадцати утра. В аппартаментах был бардак. Некоторое время пришлось выгонять тусовщиков, отключившихся в ванной, кухне и гостевой.

— Где моя сестра? — спросил я одного щуплого чернокожего паренька.

— Что?

— Сестра. Мадлен. В белой юбке, с волнистыми волосами, — объяснял я ему жестами.

— Белый шлюха?

— Да-да. Белый шлюха. Где она?

— Купать пляж. Пляж. Играть мяч.

— Ясно. Теперь выметайся. Пошёл, пошёл вон.

Когда в номере никого не осталось, я принял ванну, оделся и пошёл к Лайтману. Тот сидел за ноутбуком и печатал. Завидев меня, он поздоровался, накинул штаны, и мы отправились в отель «Виктория». На выходе я встретил Мадлен, которая возвращалась со своей компашкой пьянствовать в баре. Что ж.

На ресепшене «Виктории» мы попросили провести нас в аппартаменты «Бонапарт», но портье сказал, что может только доложить о нас. Лайтман представился Лайтманом, адвокатом некоего мистера Сенетьера, а меня представил своим помощником. Очевидно, мистер Сенетьер — это беглецкое имя Джона Андервуда Третьего.

После четверти часа ожидания нас прокатили шестнадцать этажей на лифте и вывели в аппартаменты моего папа. А через некоторое время появился и он сам в гавайке, шортах, весьма загорелый, слегка обросший и в сопровождении местной креолки. Он прошёл к креслу медленно, слегка запрокинув голову, облизывая языком нижнюю губу и косясь на меня.

— Приветик, — поздоровался я.

— Приветик, — поздоровался папа.

— А мы это… а мы по делу.

— Знаю я ваше дело, — перебил папа, — рано или позно следовало ждать кого-нибудь из вас здесь.

Папа встал и начал обходить своё кресло, говоря тем временем:

— Я ждал тебя уже загодя. Сначала твою мать, а потом тебя, когда она стала овощем.

— Ждал?

— Ждал. Понимаешь ли… как бы повежливей сказать… вы все — идиоты. И ты, и твоя мать, и Слаймс, и Куммер. Хочешь выпить?

— Нет, спасибо, — ответил я.

— Благодарю, — отказался Лайтман.

— О чём это я… ах, да. Вы идиоты, — продолжил папа, замешивая коктейль. — Ты, действительно, полагал, что на тебя возложат управление фондом, если меня посадят? Боже, закон так не работает. Я бы передал управление своими активами более вменяемому доверенному лицу, не имеющему проблем с наркотиками.

На этих словах он глянул на Лайтмана и продолжил:

— Лора правильно рассчитала, вступив в сговор с тобой. Тебе можно повесить на уши любую лапшу.

— Эмм… Это солнце, море и пляж так влияют на людей? Я думал, что ты просто идиот-укурок, — вставил я.

— Да, Лора и Куммер тоже так думали, когда объединились и решили меня подставить. Как видишь, они ошибались. Впрочем, во многом я обязан Бенедикту, — папа снова глянул на Лайтмана. — Он вовремя обнаружил, что жид пытается слить меня следствию, и сообщил об этом.

Я тоже посмотрел на Лайтмана с прищуром, а потом спросил у папа:

— Так это ты порешил Куммера?

— Ну, не своими руками, конечно же… Сначала Бенедикт заложил Куммера, потом я отправил специального человека. Сначала он избавился от детектива, которому Куммер сообщил о моём местонахождении в день же моего побега. Потом пришло время самого жида.

— А я, стало быть, помог тебе с серой мышью.

— Помог? Ты едва всё не испортил. Если бы не Грубер…

— Спасибо, сэр, — раздался позади хриплый голос.

Я подскочил. Сзади стоял Грубер в своей кожанке, потел и скалился.

— Да уж. Вы мне тогда доставили проблем, — обратился он ко мне. — Я-то планировал завалить деваху по-тихому, но вы влезли к ней в номер и всё испортили. Она меня чуть не узнала, вот и пришлось её заткнуть. Иначе и вы бы обо всём догадались.

— Так это вы «специальный человек»?

Грубер кивнул.

— Какого чёрта вы потащили меня в отель на это грязное дельце? Могли сделать всё сами.

— Я хотел тебя подставить, — вмешался папа, — за то, что ты, в свою очередь, хотел поиметь меня.

— Но Грубер сказал, что замёл следы, чтобы с меня сняли подозрения. Зачем ему это делать в таком случае?

— Мои планы на твой счёт несколько поменялись. Это связано с некоторыми неожиданными поворотами в расследовании моего дела. И это то, что нам нужно было сегодня обсудить. Весьма удачно, что ты сюда прилетел. Сначала я ожидал твою мать, но ситуация обернулась более благоприятно.

Папа сел в кресло, а креолка водрузилась к нему на колено.

— Познакомься. Это Сандра. Сандра Сенетьер.

— Что? — удивился я.

— Вы мне надоели. Теперь это моя жена, и я буду жить здесь.

Я сидел молча, пытаясь сообразить, насколько плохо или хорошо развиваются события.

— И, кстати, — продолжил папа, — тебе не нужно уламывать меня подписать дарственную. Расследование по моему делу получило удачное развитие с финансовой точки зрения. Выражаясь языком пиратов, нам удалось сохранить большую часть награбленного и лишить доверителей фонда оснований для предъявления исков. К сожалению, с юридической точки зрения я, по-прежнему, виновен в крупных хищениях и не могу вернуться. Тогда, отправив Грубера, чтобы тот подставил тебя, занозу в заднице, в отеле «Эдуард Восьмой», я стал думать над дилеммой: как сохранить за собой гарантии пожизненной обеспеченности и избавиться от груза, связанного с моей личностью? И тогда я пыхнул. Я сильно пыхнул, и решение пришло само собой… через тридцать шесть часов. Джон Андервуд Третий должен умереть, — папа отпил из бокала. — Не физически, конечно. Он будет объявлен умершим без наличия тела. Такое возможно в случае, если человек находился, например, на затонувшем судне или в зоне стихийного бедствия. Бенедикт подтвердит мои слова.

— Всё верно, — сказал Лайтман.

— В общем, мы затопим большой паром, зафрахтованный на моё имя. Умерев, Джон Андервуд Третий оставит всё своё имущество наследникам. Как ты понял, мне понадобился наследник. И вот следующая часть дилеммы — хреновые наследники, которые захотят меня нагнуть. Но и здесь мне на помощь пришёл закон. У Джона Андервуда Третьего останется завещание, согласно которому старший сын получает в наследство всё его имущество с небольшим секретным условием: каждый месяц он обязан платить пожизненную ренту гражданину острова Маэ некоему Артуру Сенетьеру. И если ты нарушишь это обязательство, то на тебя обрушатся чудовищные проценты и судебные иски. Бенедикт, всё готово?

Лайтман достал из своей папки завещание, заверенное нотариусом около месяца назад. Я прочёл его и спросил:

— Всё более или менее понятно. Но почему бы тебе было просто не сделать завещание на Артура Сенетьера?

— Не тормози. Это одно из самых огромных состояний в стране. Состояние Джона Андервуда-третьего, баронета, коммерсанта, мецената, беглого преступника. Кому? Какому-то сейшельскому метису? Это сразу же заинтересует детективов по моему делу. Секретная статья в завещании — куда спокойнее. Ну, а кроме того, можешь мне не верить, но я скован династическими принципами. История Андервудов насчитывает уже пять столетий. В сущности, любой живущий сегодня может похвастаться тем, что пятьсот лет назад у него были предки. Однако по какой-то причине это имеет значение, только если на протяжении всех этих пятисот лет у твоих предков было много денег. Иначе у твоего рода нет истории. Если я прерву эту историю, то придётся начинать сначала… с этой или с другой династией. И даже если эта династия проживёт пятьсот достойных лет, всё равно окажется, что это могла быть тысяча лет.

Папа рассуждал так, как только может рассуждать растаман — охреневая от своих собственных интеллектуальных эманаций.

— Все эти вещи выше наших мелких частных личностей. Брать на себя такую ответственность я не хочу, несмотря на отсутствие какой-либо симпатии к своей семье. Кто я такой? Всего лишь одно звено под номером «три» между прошлым и следующим поколением. Вот и всё.

— Что ж, ты обставил всё ко всеобщей выгоде, — ответил я на его тираду, не скрывая отсутствие интереса ко всему кроме денежного вопроса и его фиктивной смерти.

— Постарайся вернуться домой на этой неделе, — сказал папа.

— Я не прочь отбыть завтра. Может, напоследок обнимешь своего отпрыска? — спросил я, преодолевая отвращение к сантиментам, но в надежде закрепить договорённости с резко переменившимся папа.

— Джон, я сменил имя, но это всё ещё я, твой отец. Могу ли я отказать своему сыну в последнем прощании? Конечно, могу. Проваливай.

***

Я вышел с Лайтманом в вестибюль и сказал, стараясь сохранить ровный тон:

— Значит у вас не было цели помогать ни мне, ни маман.

— Деловая этика, сэр. Как и в случае с Грубером, каждое предложение о согласованных действиях против вашего отца имело лишь один эффект: ваш отец узнавал о предложениях о согласованных действиях против вашего отца. Вы должны с пониманием отнестись к этому. В конце концов, если вы пожелаете, чтобы «Лайтман и партнёры» оставались юристами фонда «Уолтерс» и вашей семьи, именно такой образец преданности вам необходим.

— Но вы взяли деньги у маман и сообщили, где находится папа.

— Да, а перед тем полтора часа рассказывал об успехах наших адвокатов в деле его защиты. Коль скоро, ваш отец итак ждал её на Сейшелах, не было ничего страшного в том, что я сообщил ей, где он находится. Что же касается денег, которые я получил от миссис Андервуд, то они были переданы мистеру Андервуду в полном объёме.

Испытывая смешанные чувстства, я сел в такси до отеля «Констанс». Лайтман поехал отдельно. Заглянув в бумажник, я обнаружил пару сотен баксов и несколько фунтов.

В моих аппартаментах вновь было шумно. Мадлен целовалась взасос с местной аборигенкой, пока парни вились вокруг, надеясь, что им тоже что-то перепадёт. Ещё одна девка лежала на диване, а из носа у неё текла струйка крови. Кажется, кто-то должен кого-то вызвать? Что, нет? Ну и ладно.

Я подошёл к сестрице, оттащил её за руку и потребовал:

— Мне нужны твои деньги!

Сперва она растерялась и забегала глазами. Я похлопал её по щекам и сказал:

— Дай мне свою кредитку.

Тогда Мадлен устремила на меня орлиный взгляд и попыталась поцеловать в губы. Я почувствовал привкус рвоты, отступил и сплюнул несколько раз на пол. Очевидно, мне было не достучаться до неё, поэтому я окунул сестрицу лицом в оттаявший лёд для шампанского на несколько секунд.

— Отдай мне карту и ПИН! — прозвучало моё требование.

— Нет! Пошёл к чёрту! — ответила она, вынырнув из ведёрка со льдом.

Мне предстояло оплатить счёт за аппартаменты. Вернуться и попросить деньги у папа теперь было сильно ниже моей гордости. Пожалуй, унизиться перед Лайтманом, попросив занять, было меньшим злом. На том я и порешил: утром перед отъездом попрошу адвоката оплатить мой счёт.

Но на этом финансовые проблемы в тот день не закончились. Около полуночи, когда я готовился покинуть гостевую комнату, заполненную храпящими тусовщиками, и уйти спать, в номер позвонили. Я открыл. На пороге стоял низкий коренастый креол. А за ним стоял второй, щуплый, который уже был мне знаком. Именно его я недавно будил утром в этой гостевой, чтобы выпытать, куда ушла сестрица. Коренастый ткнул в меня пальцем.

— Ты. Мне. Деньги.

— Простите?

— Деньги, деньги, — сказал он, потирая большим пальцем указательный.

— С какой стати?

— Кокс. Кокс! Я тебе кокс, ты мне — деньги.

— А, я понял. Нет, спасибо, мне не нужен кокс, — сказал я, закрывая дверь.

Коренастый подставил под дверь ногу.

— Белая шлюха уже взять кокс! — завопил из-за его спины щуплый. — Деньги!

Затем он бросил взгляд на журнальный стол и побежал сгребать дорожки, которые там остались. А коренастый в этот момент вытащил из кармана ствол и уткнул мне в лоб. Должен признать, я запаниковал. Это был не первый раз, когда мне угрожали пистолетом, но раньше это делали белые европейцы, и я хотя бы был уверен, что мы можем достигнуть какого-то консенсуса. Однако эти же торговцы наркотой могут замочить человека просто из-за плохого настроения.

— Спокойно-спокойно, — попытался я сгладить обстановку.

— Деньги! — потребовал коренастый.

Я достал бумажник и отдал ему все оставшиеся наличные. Он взял их, повертел в руках, смял и выкинул.

— Ты трахнуть меня, белый? Ты трахнуть меня, белый?! Нет. Ты не трахнуть меня. Я дать много кокса, ты — дать много денег.

На этом он взвёл курок и у меня участился пульс.

— Хорошо-хорошо. У моей сестры есть деньги. Когда она проснётся, мы пойдём вниз и снимем кэш.

— Белый опять хотеть трахнуть меня?! Мы никуда не идти! — бесился коренастый.

— Ладно, чёрт, дай подумать, — успокаивал я его, пытаясь сообразить, как отделаться от вымогателей.

Я стал бродить по комнате, пока не остановился возле туши Мадлен, валяющейся на полу. Пара пинков и ударов по щекам не привели её в чувство. Меня переполнило раздражение. Если бы она дала мне свою кредитку, этих проблем бы не возникло.

И тут меня осенило. Я посмотрел на обоих креолов, потом на сестрицу и сказал:

— Я не давать тебе деньги, ты — взять белую шлюху.

Парни переглянулись.

— Хорошая белая шлюха, — рекламировал я сестру, задирая ей юбку, — вот смотри.

Клиенты хотя и облизнулись самым непристойным образом, но всё ещё колебались. Я понял их опасения и поспешил разъяснить:

— Семья — нет, муж — нет. Никто не искать белую шлюху.

Тогда перекинувшись парой слов с щуплым, коренастый сказал: «Мы забрать белый шлюха», — перекинул Мадлен через плечо, и оба вышли. Я быстро захлопнул дверь и провернул ключ до упора. Слава богу, всё закончилось. Слава богу. Какое облегчение.

***

Наутро я покинул проклятый остров и устремился домой, где меня ждала идилия. Больше ничто не омрачало ежедневных трапез в столовой Андервуд-хаус. Ни желчные подколы папа, ни лисий прищур сестрицы Мадлен. И маман теперь не брызгалась ядом. Она сидела на противоположном конце стола в кресле-каталке и в своём фартучке, пока служанка кормила её с ложки. Лишь изредка промеж пускания слюней она нарушала молчание выкриками «схватки», «кесарево», «маленькая дрянь». Воспоминания о постродовой депрессии — единственное, что уцелело в её мозгу после автокатастрофы и оживало при виде меня.

— Да-да, схватки, — отвечал я, а затем продолжал рассказывать о том, как идут дела в Андервуд-хаус. — Теперь у нас новые портьеры в библиотеке. Вчера привезли две бочки шерри? Не знаю, кто их заказал. Уже и не узнаешь. Сегодня на выставке я увидел прекрасного вороного скакуна и купил его. Пожалуй, назову его «Густав».

Конец